Читаем Дневники Льва Толстого полностью

Вот в этой-то остановке шествия по ложному пути и указании возможности и необходимости проложения и указания другого, более легкого, радостного и свойственного человеческой природе пути, чем тот, по которому шли западные народы, в этом главное и великое значение совершающейся теперь в России революции. («О значении русской революции», конец)

Достижения западного прогресса не так уж заманчивы. Они скрытно губительны, потому что понемногу приучили веками почти всё европейское человечество к власти: всякой, над людьми, природой, судьбой, своими условиями жизни. В конечном сче-те власть над Богом. Чем больше у европейца власти над всем этим, тем больше он одновременно зависим от властной системы, в которую включен. Индийский крестьянин с мотыгой странным образом благодаря своей включенности в природу более независим, чем английский лорд-протектор. Сейчас, когда я это говорю, кажется, что положение изменилось: колоний нет, и английские фермеры могут прокормить индийских бедных. Казалось бы, устарело это у Толстого:

Все народы эти [западные] не могут сами кормиться своим трудом и всегда, как пролетарии от достаточных классов, находятся в полной зависимости от тех народов, которые кормят себя и могут продавать им свои избытки, как Индия, Россия, Австралия. (Там же, VII)

На самом деле всё по-прежнему: фермерство американского типа нерационально, оно тратит на калорию пищи намного больше тепла, чем индийский крестьянин. Стратегически (пере)производство сельскохозяйственное в Америке – и конечно, у нас уже теперь то же, потому что мы не пошли по толстовскому пути сохранения крестьянства – это хуже, чем Пиррова победа, из-за совершенно тупикового, самоубийственного расходования нефти, воды и, главное, кислорода атмосферы. Допустим, период сумасшествия для человечества необходим, чтобы образумиться. «Это последние судороги того, что должно исчезнуть», как пишет Толстой (там же, XV), цитируя письмо Дюма-сына к Эмилю Золя. Тогда достоинство Толстого в том, что когда это сумасшествие еще не было так ясно видно, он вовремя встревожился.

Выход: анархия, отмена власти всякой в принципе. Толстой верит, что большинство народа не хочет власти. Оставьте земледельческую общину в покое, и она устроится сама, как Толстому известны примеры ушедших общин в Сибири, которым было хорошо, пока их не нашли русские чиновники. Второе: сохранение независимости, т. е. прямой привязки к земле, т. е. крестьянства в полном составе. Это в годы Толстого у России пока еще есть. Третье: природное христианство. Похоже, что такое явление, как специфически русская религиозность, есть даже и до сих пор. Возможна быстрая, за годы, перемена настроения. «На земле мир и в людях благоволение не всегда будет только мечтой» <«Круг чтения»: ПСС, т. 41, с. 604>. Не надо никаких премудрых реформ. Достаточно лишь… мы уже слышали что, анархия, работа на земле, узнавание в ближнем себя.

В действительности достаточным и во всяком случае уж необходимым было бы для каждого без исключения человека на земле иметь те озарения, которые имел Толстой, его одаренность и его десятилетиями школу дисциплины, изменения зрения, отказа от себя – вся школа, которую мы знаем по дневникам.

Вернемся тогда к этой школе.

Она на самом деле стоит в середине всего.

Здесь Толстой мастер, один на своем заводе, работает уверенной рукой.

Дело в том, что любая программа запутается в своих пунктах, даже если их только три как у Толстого, если не найдет одно. Это возвращение в себя неизвестного. Здесь любовь совпадает с ранним удивлением и уже не может кончиться. Любовь предписанная работать не будет даже в таком дисциплинированном существе, как Толстой.

[…] Целый день был не в духе. Боролся. Всё не умею быть – не казаться, а быть любовным ко всем. Хорошие письма. Тоскливое состояние – недовольство – очевидно внутреннее, потому что во сне то же самое состояние – во сне всё чего-то не выходит. (5.5.1909 // <ПСС, т. 57>)

Сепаратно любовь не вызвать. Предписания только напоминания. Надо пустить всю машину оглядки на себя, перемены глаз в ход – и разумные соображения годятся только для первого запуска этой машины.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Язык как инстинкт
Язык как инстинкт

Предлагаемая вниманию читателя книга известного американского психолога и лингвиста Стивена Пинкера содержит увлекательный и многогранный рассказ о том феномене, которым является человеческий язык, рассматривая его с самых разных точек зрения: собственно лингвистической, биологической, исторической и т.д. «Существуют ли грамматические гены?», «Способны ли шимпанзе выучить язык жестов?», «Контролирует ли наш язык наши мысли?» — вот лишь некоторые из бесчисленных вопросов о языке, поднятые в данном исследовании.Книга объясняет тайны удивительных явлений, связанных с языком, таких как «мозговитые» младенцы, грамматические гены, жестовый язык у специально обученных шимпанзе, «идиоты»-гении, разговаривающие неандертальцы, поиски праматери всех языков. Повествование ведется живым, легким языком и содержит множество занимательных примеров из современного разговорного английского, в том числе сленга и языка кино и песен.Книга будет интересна филологам всех специальностей, психологам, этнографам, историкам, философам, студентам и аспирантам гуманитарных факультетов, а также всем, кто изучает язык и интересуется его проблемами.Для полного понимания книги желательно знание основ грамматики английского языка. Впрочем, большинство фраз на английском языке снабжены русским переводом.От автора fb2-документа Sclex'а касательно версии 1.1: 1) Книга хорошо вычитана и сформатирована. 2) К сожалению, одна страница текста отсутствовала в djvu-варианте книги, поэтому ее нет и в этом файле. 3) Для отображения некоторых символов данного текста (в частности, английской транскрипции) требуется юникод-шрифт, например Arial Unicode MS. 4) Картинки в книге имеют ширину до 460 пикселей.

Стивен Пинкер

Языкознание, иностранные языки / Биология / Психология / Языкознание / Образование и наука