— Счастлива сообщить, что он отключился после одного чтения «Доброй луны», — против воли улыбаюсь я.
— Надеюсь, Джоунз не слишком вам надоедает. Иногда его тяжело вынести, — продолжает он, сверля неодобрительным взглядом вышеупомянутого Джоунза. — Не хотите к нам присоединиться?
— Нет, я немного устала.
— Пожалуйста, хоть ненадолго. Выпейте с нами.
Я скептически оглядываю его компанию, но сердце так и тает при виде его свалившихся на лоб волос. Он подхватывает кружки, и я иду следом. Потеснившись, парни освобождают мне место. Он представляет поочередно каждого, и мне приходится пожимать их влажные руки.
— Откуда вы знаете нашего приятеля? — спрашивает одна бейсболка.
— Мы сами знакомы уже сто лет, — поясняет другая.
— Еще с тех самых времен, когда…
— Со старых времен…
Они кивают головами, как заводные цыплята, тысячу раз повторяя «со старых времен».
— Они считают, что это были счастливые деньки, — тихо поясняет Г.С, поворачивая голову ко мне. — Ну, как работа?
— Работа? Бейсболки навостряют уши.
— Где вы работаете?
— Кем? Аналитиком?
— Нет…
— Моделью?
— Нет, я няня. Начинается взволнованное перешептывание.
— Пижон! — восклицает один, толкая Г.С. в плечо.
— Пижон, ты никогда не говорил, что знаком с ня-я-яней.
Судя по сальным улыбочкам, они уже успели представить меня во всех порнофильмах на тему нянь, которые смаковали тайком в подвалах студенческих обществ.
— Ну, как папочка? — интересуется самый пьяный из всех. — Горяч?
— Он хоть раз на вас набрасывался?
— Э… нет. Я вообще его еще не видела.
— А мамаша? Горячая штучка? — допрашивает другой.
— Ну… Не думаю.
— А как насчет ребеночка? Горяч? Он когда-нибудь к вам клеился?
Теперь уже все кричат хором.
— Ему всего четыре, так что…
Но их тон слегка меняется, становясь все назойливее и лишаясь всякого подобия добродушия. Рассеивая иллюзию пьяного веселья, я поворачиваюсь к джентльмену, который привел меня сюда, но он, казалось, застыл. Щеки пламенеют, карие глаза опущены.
— А вообще бывают горячие папики?
— Наверное. Прошу извинить…
Я встаю.
— Бросьте, — вступает Джоунз, пригвоздив меня взглядом. — Хотите сказать, что никогда не трахались ни с одним папиком?
Мое терпение лопается.
— До чего же оригинально! Жаждете узнать, какими бывают папики? Точно такими, какими станете вы года через два. И они не трахают нянь. Они не трахают своих жен. И вообще никого. Потому что толстеют, лысеют, теряют аппетит и много пьют. По обязанности. По необходимости. Не из желания. Так что веселитесь, мальчики, пока можете. Нет-нет, пожалуйста, не вставайте.
Я с колотящимся сердцем натягиваю свитер, хватаю сумочку и иду к двери.
— Эй, подождите!
Г.С. нагоняет меня уже на улице. Я поворачиваюсь, ожидая, пока он скажет, что у всей его компании рак в последней стадии и царство террора — это их предсмертное желание.
— Послушайте, они ничего такого не хотели… — начинает он.
— Вот как?
Я киваю.
— Интересно, они с каждой девушкой позволяют себе нечто подобное? Или только с теми, кто работает в их домах?
Он скрещивает голые руки и ежится от холода.
— Послушайте, это просто школьные приятели. Теперь я почти не встречаюсь с ними…
И тут во мне просыпается Злая Ведьма.
— Неужели? Какой стыд!
— Они просто пьяны… — лепечет он.
— Нет. Они просто мудаки.
Мы смотрим друг на друга, и я жду, что он скажет еще что-то. Но его, похоже, парализовало.
— Что же, — наконец выдавливаю я, — мне пора.
Я едва держусь на ногах и еще острее ощущаю пульсирующую боль в обожженной ладони.
Бреду по улице и заставляю себя не оглядываться.
ПРАДА! П-Р-А-Д-А!
Как у Мадонны! Как будто бы в «Вог»! Эй вы, смотрите, как я гордо вышагиваю! Вы, напялившие хаки, обвешанные пейджерами, играющие в гольф, смакующие «Уолл-стрит джорнал», слушающие «Хэнст хип-хоп», поклоняющиеся Говарду Стерну[26]
, хвастающиеся белыми-бейсболками-надетыми-задом-наперед, спесивые жлобы!