Дневники режиссера. Кино о войне. Чухрай, Бондарчук, Быков, Ростоцкий, Герман, Озеров, Лиознова, Кулиш, Шепитько, Говорухин, Роговой, Смирнов, Рязанов

После этого инцидента впору было рвать на себе волосы, поскольку травмы режиссера грозили длительным простоем. Но, как показало будущее, это сослужило фильму самую лучшую службу. Именно в госпитале Чухрая вдруг осенило: он вдруг понял, что пригласил на главные роли не тех актеров. Стриженов и Алешникова ну никак не тянули на юных и целомудренных юношу и девушку, к которым пришла первая любовь. Убежденный в своей правоте, Чухрай заставил врачей выписать его раньше срока, с костылем и в гипсе заявился на «Мосфильм». Однако едва он заикнулся руководству студии о замене актеров, те наотрез отказались даже обсуждать эту тему. «Да вы в своем уме: менять актеров, когда съемки уже начались! Это же неслыханно». – «Я не знаю, слыханно это или неслыханно, но в моем фильме будут сниматься другие актеры», – продолжал гнуть свое режиссер. «У вас ничего не выйдет. Даже если мы согласимся, на это не пойдут сами актеры». – «Об этом я сам как-нибудь позабочусь», – ответил Чухрай и отправился уговаривать актеров.

Первым был Стриженов. Его уговорить отказаться от роли оказалось не столь сложно. Дело в том, что Стриженов был признателен Чухраю за то, что тот не побоялся взять его на главную роль в «Сорок первый», тем самым пойдя на открытый конфликт с Пырьевым, который видел в этой роли только Юрия Яковлева. Другое дело Алешникова, которая Чухраю ничем обязана не была. Но и ее режиссер сумел уговорить, педалируя в основном на ее возрастные данные и на то, что Стриженов от роли уже отказался.

После этого Чухрай засел за актерские картотеки, пытаясь в них выловить именно тех актеров, которые ему необходимы. Ему это удалось. На роль Алеши он пригласил студента 2-го курса ВГИКа Владимира Ивашова, на роль Шуры – первокурсницу Школы-студии МХАТ Жанну Прохоренко (она пробовалась в «Балладу» на роль в массовке). Однако если с привлечением Ивашова никаких проблем не было, то с Прохоренко дело обстояло сложнее: руководство Школы-студии категорически запрещало своим студентам сниматься в кино. Ослушников ждало немедленное отчисление. Зная это, Чухрай пошел обходным путем. Он сначала уговорил саму Прохоренко уйти из училища и перевестись во ВГИК, а потом обработал ее маму. Ей он сказал следующее: мол, у вашей дочери небольшой рост, а это значит, что в театре ей главные роли наверняка не светят. Зато в кино, после участия в его фильме, ей от предложений отбоя не будет.

Итак, найдя новых исполнителей, Чухрай готов был снова начать работать. Но, как выяснилось, этого не хотела большая часть его съемочной группы. Узнав о том, каких артистов он выбрал, киношники взбунтовались. Они заявили: «Мы хотели работать на серьезной картине, в которой будут сниматься настоящие артисты. А вы собрали детский сад. Мы не хотим участвовать в этой афере». И отправились жаловаться директору «Мосфильма» В. Сурину. Но тот не стал рубить сплеча и вызвал к себе Чухрая. «Что будем делать?» – спросил директор режиссера. «Если не хотят работать, пусть уходят», – ответил Чухрай. Директор так и сделал: убрал из группы недовольных и назначил туда новых людей.

Смена оператора

В начале 1959 года съемки фильма возобновились. В павильонах «Мосфильма» снимали эпизод первого знакомства Алеши и Шуры в вагоне теплушки. К апрелю группа должна была завершить павильонные съемки и снова выехать на натуру, в те же места, где снимались эпизоды с первыми исполнителями, – во Владимирской области. Но тут в группе созрел новый бунт. Возглавила его оператор фильма Эра Савельева. Вот как об этом вспоминает сам Г. Чухрай:

«Эре Михайловне казалось, что мы в своем сценарии отошли от священных принципов соцреализма, и она хотела спасти нас, вернуть в свою веру.

– Мы же должны воспитывать людей! – страстно убеждала она меня. – Мне понятно, за что Шурка полюбила Алешу: он герой. Он подбил в бою два танка. Но за что он полюбил Шурку? Что она такого сделала? Не можем же мы показывать, что он полюбил Шурку за красивые ножки и длинную косу? Нужно, чтобы и Шурка была героиней, – говорила Эра Михайловна взволнованно. – Пусть и она будет совершать подвиги. И когда они утром встретятся, она скажет: «Алеша!» – а он скажет: «Шура!» – и все зрители будут плакать. – При этом по ее щекам текли настоящие крупные слезы. Она мыслила категориями соцреализма.

– Эра Михайловна, – отвечал я. – Если бы мы влюблялись в девушек за их патриотические поступки, вы были бы абсолютно правы. Но мы влюбляемся в них за красивые ноги и длинные косы. Конечно, это непатриотично, но если бы было по-вашему, то скоро бы прекратился человеческий род, а с ним пропал бы и соцреализм. К счастью, мы влюбляемся не в героинь.

– Я с вами не согласна! – закричала Эра Михайловна и со своими единомышленниками отправилась в редакционную коллегию. Там она повторила свои предложения и потребовала, чтобы их приняли.

В ответ редактор нашей картины Марьяна Вальтеровна Рооз напомнила Эре Михайловне, что существует такая вещь, как авторское право. Но та настаивала на своем.

Тогда Марьяна сказала: