Дневники русских писателей XIX века: исследование

Сложная структура личного отношения к писателю воспроизводится Булгаковым и при непосредственной характеристике Толстого. Как опытный художник, Булгаков идет от внешнего к внутреннему. За мимикой, жестикуляцией, позой Толстого он стремится угадать состояние его души; за сменой самочувствия – движение мысли, переживание. Наблюдения Булгакова всегда метки, характеристики состояний Толстого полны и по-художнически лишены субъективизма. Булгаков не ограничивается подробным описанием и анализом, он обязательно делает выводы нравственно-психологического содержания. В выводах он опирается как на собственные убеждения, так и на господствующее мнение о личности писателя. Но это последнее прямо не выражается в тексте записи. Оно составляет идеологический фон повествования. Непосредственные наблюдения и широкомасштабные выводы соотносятся у Булгакова как особенное и общее: «Удивительно меняется Лев Николаевич в зависимости от состояния здоровья: если он болен, он угрюм <…> даже борется в такие минуты с «недобротой» <…> напротив, если он здоров, он очень оживлен, речь веселая, быстрая походка, большая работоспособность» (с. 149); «Голова, выражение лица, глаз и губ Льва Николаевича были так необычны и прекрасны! Вся глубина его души отразилась в них» (с. 207–208); «Я любовался способностью Льва Николаевича войти в интересы другого человека, в данном случае Оболенского, даже в его манеры, стать с ним на одинаковую ногу и соблюсти в то же время человеческое достоинство, не сделав ни малейшей уступки в сохранении своей духовной независимости» (с. 277–278).

Принципы создания образа в обобщенном виде находят применение в масштабах дневника в целом. На их основе формируется творческий метод автора, стиль его летописи.

Булгаков – литературно одаренный автор. Он мастерски владеет повествовательным жанром. Многие страницы его дневника представляют собой замечательные образцы прозы. Изображение и выражение образуют у него гармоничное единство.

Как уже отмечалось, Булгаков не ограничивается констатацией какого-то события в жизни Толстого или обитателей Ясной Поляны. Он по-музыкальному разрабатывает «тему», соизмеряя главное с деталями. Нередко описание эпизода обращается под пером летописца в развернутую мизансцену, в которой действие обставляется интерьером и пейзажем. Поступки «персонажа» показываются не отвлеченно, сам он оказывается погруженным в быт или природную среду.

Наряду с живописным фоном рассказчик воссоздает динамику действий своего героя. Булгаков – враг статичных описаний. Он испытывает острое пристрастие к подробностям действий человека: его манеры держать себя, говорить, сидеть на лошади, двигаться. Порой он даже чрезмерно увлекается своим искусством зрительно представлять поступки Толстого или кого-то из его окружения. Подобные записи переходят жанровые границы дневника и превращаются в очерки. К ним относится запись под 20 апреля, передающая поездку Толстого с Булгаковым на московско-орловское шоссе, занимающая 4 страницы.

Так же обстоит дело с диалогами, передавая которые, секретарь Толстого сохраняет все обстоятельства их течения и добивается высокоточной «инсценировки».

Дневник Булгакова блестяще завершает сложившуюся за долгие годы традицию, передавая эстафету поколению мемуаристов, писавших о Толстом.

Николай Александрович ДОБРОЛЮБОВ

Своеобразие дневника Добролюбова[56] обусловили два фактора – индивидуально-психологический и социально-исторический. Критик создавал летопись своей жизни в том возрасте, который мы называем периодом индивидуации. Дневники, отражающие психологию созревания, имеют свою устойчивую структуру, подчиняются строгой логике расширяющегося сознания.

Правда, основной текст добролюбовского дневника относится к периоду общественного подъема, который оказал сильное воздействие на различные элементы жанровой структуры дневниковой прозы. Социальная тенденция ускорила духовный рост критика, интенсифицировала процесс психологического самоосуществления. В дневнике обе тенденции в их сочетании создали определенное напряжение на уровне стиля, метода, хронотопа и образного мира. В нем как бы существуют два слоя, легко различимые по своим характеристическим признакам. Традиционная жанровая структура, таким образом, усиливает звучание новационных элементов и тенденций.

Первые попытки ведения журнала подневных записей были предприняты будущим критиком в возрасте 14 лет. Этот материал относится к жанру пародии. Вероятно, он имел хождение среди сверстников Добролюбова, так как велся не от имени автора, а отстраненно, в манере игривого травестирования («Летопись классических глупостей» – «глупости, сделанные в классе учениками (Выдержки из дневника я ***)»).