Дневники русских писателей XIX века: исследование

Итак, образ Л. Толстого создается не средствами описания или анализа, принятыми обычно в классических дневниках (которые в малой мере тоже имеются у Толстой), а путем воссоздания динамики отношений, изменчивости и противоречивости чувств. Устойчивые формы этих отношений создают стабильную образную структуру. Ее основополагающие свойства остаются константными на всем повествовательном пространстве дневника.

Что касается степени истинности этого образа, то, во-первых, не вызывают сомнений искренность и проницательность, с которыми Софья Андреевна изображает в дневнике черты любимого человека. Установка на интимность жанра предохраняла хозяйку Ясной Поляны от излишней боязни за суд современников и потомков и помогала избежать той «отстраненной объективности», которая сглаживает шероховатости в отношениях ради хрестоматийной «чистоты» образа.

Во-вторых, образ Толстого в дневнике его жены в общих чертах (а кое-где и в деталях) воссоздает известный по многочисленным источникам (в том числе по личным дневникам писателя) противоречивый психологический портрет автора «Крейцеровой сонаты». Субъективность (не субъективизм) восприятий и оценок Толстого не искажают, а усиливают основные контуры и штрихи образа.

Образы восьмерых детей Толстой в целом имеют сходные с другими «персонажами» дневника структуру. Все они рассматриваются в свете той системы ценностей, которую Софья Андреевна применяла к другим людям. Главными из них являются духовные интересы и природные дарования личности. Правда, отсутствие яркой выраженности этих качеств не лишает того или иного ребенка материнской любви, но в смысле человеческого идеала они всегда были предпочтительными для супруги Л. Толстого: «Совсем мои дети не такие, какими бы мы желали их <видеть>: я хотела от них образование, сознание долга и утонченные эстетические вкусы» (1, с. 290).

Толстая прощала многие недостатки тех детей, в которых видела искру таланта, скрытые, но нереализованные потенции. Так, она искренне ценила музыкальные способности Сергея, испытывала смешанное чувство любви – жалости к средним сыновьям Илье и Льву за богатство их натур, но «непутевую» и нескладную жизнь. Это противоречие между задатками и их реализацией находило отражение в структуре дневникового образа: «Сережа все жалок, очень. Много музыкой занимается и сочинил прекрасный романс <…>» (1, с. 379); «Невыносимо тяжело пережила я сегодня отъезд и разлуку с Левой <…> Какой он на все талантливый и какой хороший нрав! А несчастлив и неуравновешен» (2, с. 440).

Воплощением родительского идеала Софьи Андреевны был младший, рано умерший сын Иван (Ванечка). В его образе соединились представления Толстой о высшей духовности, о нравственном совершенстве. Но образ этого ребенка в дневнике идеализирован в том смысле, что он скорее воплощал в представлении матери неземной идеал, далекий от реализации в условиях обычной человеческой жизни: «<…> бестелесный, худенький, он весь был душа: чуткий, нежный, любящий. Это был тончайший, духовный материал, конечно, не для земной жизни» (1, с. 305).

На противоположном полюсе находилась младшая дочь Толстых Саша, которая выступает в дневнике как воплощение бездуховности и грубой материальной силы. С ней у Софьи Андреевны отношения всю жизнь были напряженными, порой доходящими до конфликтов. Это было связано не только с крутым нравом дочери, но и с теми представлениями о возвышенной, духовной жизни, которые она пронесла через всю жизнь и которые служили для нее мерилом человеческой ценности. Душевного и духовного начал Толстая не видела у своей младшей дочери с детских лет и до конца своей жизни: «Рождение Саши, ей 13 лет <…> Она груба, дика, упряма и измучила меня, оскорбляя всякую минуту все мои лучшие, человеческие чувства» (1, с. 250); «Саша <…> весь день хохочет, толста, красна и груба всем» (1, с. 266); «Какое грубое создание. Просто непонятно, как можно так оскорблять мать <…> И какое страшное и злое было при этом лицо» (2, с. 155); «Приезжала Саша, толстая, красная, как всегда упорная, скрытная, несговорчивая и недобрая» (2, с. 337).

Другие образы дневника имеют ту же идейно-смысловую структуру. Их оценка зависит от изначальной аксиологической установки, в которой центральное место принадлежит духовно-творческому началу. Его Толстая противопоставляет всему материальному, физическому, «плотскому», бездуховному, тому, что граничит с пошлостью и нравственным уродством: «<…> все те привязанности к мужу и другим лицам в моей жизни всегда были сильнее в области душевной, художественной и умственной <…> <Л.Д.> Урусова я полюбила за тот мир философии, в который он меня ввел <…> Впервые открылась мне с ним эта область высокого человеческого мышления <…> К Сергею Ивановичу <Танееву> я привязалась тоже посредством <…> его удивительного, музыкального таланта. То благородство, серьезность и чистота, которая в его музыке, очевидно, истекает из его души» (1, с. 305).