Вечером, с половины седьмого часа (ибо в шесть еще почти никого не было), мы отслужили в церковном доме всенощную, пред завтрашним праздником Преображения Господня. Я был в эпитрахили и малом омофоре, за неимением более полного облачения, и служил за священника и диакона, Моисей в стихаре читал и заправлял хором, розня сам больше других, маленький сын Андрея Сасаки подавал кадило; пели Ирина, — жена о. Игнатия, сестра Петра Тоокайрина, что ныне здесь замужем за чиновником, и много малышей обоих полов; пели бойко и храбро, но иной раз так все врозь, что хваля их в душе за усердие, невозможно было воздержаться от улыбки. Молящихся было человек десять больших и несколько детей; язычников виднелось человек пять–семь. Всю всенощную правильно и истово мы отправили, за исключением величания, которого певчие не знали, и ирмосов, которых не научились петь. По окончании я сказал поучение «об уничиженном состоянии Спасителя для спасения людей и о проявлении Божией славы Его на Фаворе для укрепления веры учеников».
Так как о. Игнатий принес мне сегодня утром собранные от христиан пять ен, к которым, по условию, я должен приложить пятнадцать для покупки органа в Токио и высылке сюда для обучения певчих, то, можно надеяться, пение здесь потом значительно улучшится, ибо о. Игнатий учился когда–то в Певческой школе и это дело разумеет.
Забраться сюда легко, выбраться трудно; не только сегодня, но и завтра, кажется, придется пробыть здесь, за неимением судна, идущего в Хакодате. — Ночь здесь проводится покойно, за неимением москитов, — большое преимущество Немуро пред всей Японией летом. По утрам здесь, кажется, всегда туман. Дни теплые, но не жаркие, такие, как в Токио в конце сентября. По улицам нигде не видно дзинрикися, что делает хождение по ним приятным, зато вечером темно на улицах, хоть глаз выколи, — фонарей город еще не надумался поставить; впрочем, город сделал и более важное: провел по улицам хорошую воду, которую и цедят обитатели из чугунных тумб в свое здравие и удовольствие.
В девять часов утра должна была начаться Обедница, но ни одного человека не пришло, из исключением старухи Ирины, что из Хакодате, мною когда–то крещенной. Подождали полчаса, пока Моисей куда–то бегал; должно быть сгонять благочестивых христиан в Церковь; набралось четыре мужчины, из которых один, слепец, еще не крещен, семь женщин и несколько ребятишек. Я облачился в эпитрахиль и омофор, Моисей в великолепный стихарь, и стали служить. 3–й Час читал он тихо и торопливо, а дети шумели и кричали; велел читать громче, чтобы находящиеся в Церкви могли слышать, а детей велел унять. Пели сегодня лучше, чем вчера. По окончании Моисей сказал проповедь, и сказал недурно; видно, что прочитал толкование на Евангелие и приготовился; потом я сказал о важности молитвы, особенно общественной, и так как теперь Успенский пост, о необходимости исповеди и приобщения Святых Таин.
Вернувшись в гостиницу к двенадцати часам, мы пообедали вместе с Моисеем, и се опять скука и ожидание судна.
В девять часов пришел на «Кванкомару», из Абасири, адмирал Ито (герой сражения с китайцами на Ялу), осматривающий заливы по острову Эзо, чтобы выбрать военный рейд для северной стоянки судов. Поднялся шум в гостинице и не прекращался до двух часов ночи. Зато же и гостиница мстит таким производителям шума; с пятого часа утра начинается грохот дверей и чистка всего, — мытье коридоров, метенье комнат и прочее, — изволь тут спать! Я встретился с адмиралом в коридоре на рассвете, — раскланялись и перекинулись словами; познакомился с ним на «России» во время обеда, когда мы подряд с ним сидели против Великого князя Кирилла Владимировича.
И холодно же здесь по утрам от тумана, который вот почти каждое утро застилает окрестность до того, что суда на рейде едва видны из гостиницы Ямагата, стоящей на берегу. Вперед, в самое жаркое время года, не выезжать сюда без теплой рубашки и шерстяного платья, чего ныне нет у меня.
После чая утреннего отправился с Моисеем Минато осматривать общественный сад: нашел гуляющую в нем лошадь и удящих рыбу в грязном пруде двух мальчиков, да много засохших деревьев, покрытых чужеядным мхом до того, что казались мохнатыми и красивыми в сем виде.
После обеда стали приходить сестры и братья прощаться: жена Андрея Сасаки, что родом из Никкава, с сыном лет двенадцати, принесшая кучу печенья, Петр Танака — казак, принесший свою рукопись о начале Церкви в Тонден, и прочие.
В девятом часу братья проводили меня до пристани, а Моисей до парохода. Простившись с ним, скоро лег спать, но привалила толпа дававших в городе пир адмиралу Ито, вместе с ним: говор, хохот, шум их, потом оставшихся на судне пассажиров первого класса не дал сомкнуть глаз до двух часов, как и в прошлую ночь.