Дневники св. Николая Японского. Том ΙV

Проводы на кладбище были такие великолепные, каких до сих пор никогда не было; процессия занимала не менее двух чё, или более. Сначала несли двадцать поставцев с живыми цветами попарно, присланные разными почитателями Анны, потом флаг с текстом из Священного Писания, за ним свещеносец и носитель креста с ассистентом — все трое в парчовых стихарях (ученики Катихизаторской школы); за ними попарно ученицы, чисто и красиво одетые, ученики Семинарии, все — поющие «Святый Боже»; потом два диакона с кадилами, четыре священника, гроб под парчовым покровом, на котором были два огромные венка, по сторонам — поставцы с живыми цветами, четыре — от учениц; за гробом я шел в клобуке, за мной учащий персонал Женской школы и многочисленные христиане и христианки. Процессия совершилась в полном порядке; со стороны народа нигде никакого неприятия или неприязни. Дорога была немного грязна, ибо всю ночь шел дождь, но погода, хотя и несколько пасмурная, тоже не помешала дождем. — Отпевши литию, которую больше половины учениц почти и петь не могли за плачем, рабу Божию Анну опустили в могилу, при плаче детей, которых она так любила. Затем зашли отдохнуть несколько, выпить чашку чая и закусить «кваси», как обычно; все сделано было в порядке и со всяким приличием. Около двух часов пополудни я вернулся с кладбища (Янака около Уено); бедные дети приплелись еще позже, очень усталые, — почему им, Женской школе, пусть не будет завтра ученья, пусть отдохнут от усталости этих дней.

В три часа пришел учебный персонал Женской школы и Мария, младшая сестра покойницы, благодарить. Я сказал, чтобы Елисавета Котама заняла упразднившееся место начальницы Женской школы, она больше двадцати лет была под руководством Анны; вместо Елисаветы инспектрисой чтобы была Надежда Такахаси — девятнадцать лег тому назад девочкой она поступила в школу и, кончив курс, осталась учительницей; отказалась от многих предлагавшихся ей партий, чтобы служить школе, — пусть же и служит помощницей начальницы. Пусть перейдут: Елисавета — в помещение Анны, упразднившееся, Надежда — в комнату Елисаветы, — Евфимия Ито, пожилая вдова, и Текуса Хагивара пусть помогают Елисавете и Надежде. Эти четыре и составляют главный, надежный учебный персонал школы. Молодые учительницы часто меняются, выходя замуж и поступая вновь из кончающих курс. Сказал я Елисавете и Надежде, как наиболее ученым и писательницам, чтобы составили биографию Анны Кванно в поучение самоотверженному служению делу Божию, что они, вероятно, и сделают.

7/19 апреля 1899. Среда

шестой недели Великого Поста.

Утром, во время перевода, но когда Накаи переписывал текст, пришла, в двенадцатом часу, Софья Китагава, заведующая Сиротским приютом Иосифа Тадаки, и рассказала, что она опять ездила к нему в Мориока, застала его днем, спящим с купленной им «гейся» среди объедков роскошной трапезы; дал он ей письмо, которым наотрез отказывается от Сиротского приюта и вполне предоставляет его ей; словом, оказался он круглым негодяем; имя его не настоящее, а подложное, под которым он скрылся от военной повинности в минувшую войну; детей он брал в приют без всяких документов на них, а кое–как; в приюте поместил свою мать и сестру, для которых держался особый стол и производились большие расходы; ныне он шантажными средствами добывает деньги на разврат, а на приюте больше четырехсот ен долгу. Что делать? Обратилась Софья за советом. Я посоветовал оповестить, что Тадаки не имеет больше отношения к приюту (так как о его развратной жизни слухи уже пошли, и из–за них никто не станет жертвовать на приют); потом удалить семейство его из приюта, чтобы сократить расход. От себя обещал содержать тех, которые будут найдены надежными к поступлению потом в Семинарию, как два ныне уже содержимые; прочих приемышей, быть может, пропитают пожертвования Церквей.

Велел накормить Софью обедом, послал потом рассказать все секретарю Сергию Нумабе, чтобы иметь и его совет; но сей отказался и выслушать. Встретил я потом на улице о. Павла Сато, спрашиваю, рассказала ли ему Софья обстоятельно «Кодзиин»?

— Я знаю их. Но между Софьей и Тадаки были отношения не нравственные.

— Не на распутии же вслух объявлять о них (а он вслух и громко стал говорить при остановившемся тут же катихизаторе Сим. [Симеоне] Томии, с которым он направлялся куда–то, и двух–трех тоже остановившихся около нас язычниках); притом это их частное дело — бедные дети в приюте чем виноваты?

— Я вам потом все расскажу, — заключил о. Павел и ушел.

Но до его рассказа Павел Накаи, пришедши вечером на перевод, на мой вопрос, что он думает о рассказе Софьи про Тадаки (так как он не мог не слышать все в открытую дверь из другой комнаты), отвечал:

— Позорнейшее дело! Они ведь открыто жили, как муж и жена, и выдавали себя за таковых. Даже слышал я сегодня от матери, что они и брак заключили по–язычески, при своих родителях, устроив пир.