Дневники св. Николая Японского. Том ΙV

Так как до отъезда в Токио оставалось еще время, то мы с о. Мии осмотрели художественную выставку, «Цион–ин», «Хигаси—Хонгвандзи», «Ниси—Хонгвандзи», еще что–то великолепное и запущенное, по буддизму. Все это возбуждает одну мысль и одно рвение — как можно скорее просветить этот добрый народ, слоняющийся в припадке усердия, но в слепоте, по разным «Хонгвандзи», светом истинной Божией веры. И не умолкал мой язык напевать все это о. Семену во время нашего слонянья, но смехо–хныканьем отвечал мне неподдающийся нагреванию мой добрый спутник.

К третьему часу я простился с оо. Мии и Оно и другими провожавшими, чтобы ехать обратно в Токио. В вагоне случилось сесть как раз напротив патера, который ехал в Оцу; заговорили. «Шестьсот католиков в Кёото и очень ревностных», — говорит он; только он и еще японский проповедник с ним в Кёото, и слушателей у них весьма много; у протестантов же ничего нет в Кёото, и прочее — патер всегда в экзальтации, когда говорит о католичестве!

24 апреля/6 мая 1899. Суббота

Светлой седмицы.

В Токио.

Утром, в десятом часу, вернулся в Токио, как раз во время звона к «Достойно» в Соборе, где совершал Литургию соборне о. Павел Сато, после которой он раздавал артос.

После полудня читал много накопившихся писем, но и третью часть не прочитал. Особенно интересно письмо Иоанна Судзуки, катихизатор а в Оцу (Мито): Лука Ямагата десять лет уже не ест мяса, часто молится и постится; для молитвы уходит в горы или затворяется в кладовой; обратил долгим своим убеждением своего друга каллиграфа Гото, в святом крещении Петра, недавно крестившегося в Фукусима; помогает ему жить, посылая для продажи свои картины (которые писать Лука большой мастер, так же как и его младший брат, бывший семинарист, ныне обучающийся иконописи).

За всенощной сегодня в первый раз читал священник Евангелие посреди Церкви, вынесши его во время чтения антифона; по прочтении на аналое, Евангелие переложено было на столик для удобства целования маловозрастным.

25 апреля/7 мая 1899. Фомино воскресенье.

По причине дождя мало было народа в Церкви. Был, между прочим, «Николай Захарович Голубцов, преподаватель Благовещенской Духовной Семинарии». Вчера он заявился во время чтения мною писем; но сказали мне, что спрашивает какой–то русский о. Сергия; я подумал, что о. Сергия Глебова, и велел направить его туда. Оказалось, что господин Голубцов искал о. Сергия Страгородского, своего наставника в Московской Духовной Академии, и хотел остановиться у него, ибо до судна во Владивосток две недели, а в гостинице жить нет средств. «Прогоны нам, Вы знаете, малые», — говорит. О. Сергий Глебов, как видно, не особенно любезно принял его. Я предложил ему комнату, где жил о. архимандрит Сергий. Человек очень симпатичный; такого бы хорошо и инспектором сюда. Да где! Ведь [?] нужно быть миссионеру–то.

Из Одавара явился Лука Такахаси, спрашивает:

— Правда ли, что Вы позволили о. Петру Кано выйти из Одавара?

— Неправда. Я сказал только, что не могу насильно заставить его быть в Одавара.

— Не принимайте от него прошения.

— Просите его, чтобы не подавал. — И так далее. Надоели!

Петр Исикава, редактор, был и рассказал много интересного из своего путешествия по Церквам для собрания сведений о водворении в них христианства. Все эти сведения войдут в историю, которая, однако, не успеет появиться к 1900 году, а разве к 1901. Действительно, как писал он в одном из писем, Благодать Божия, точно поток, сходящий с горы и орошающий долину, пробираясь в ней между травой и камушками. И как мы, сеятели Слова Божия, должны быть внимательны и рачительны! Приходило ли мне в голову, что Судзуки Рихей, с которым мы когда–то составляли лексикон в Хакодате, сделался насадителем Христовой веры в Какегава, его родине! О христианстве я ему говорил, но случайно и без всякой надежды, ибо он казался мне неспособным поверить; и до конца жизни он не уверовал, правда, но семя Слова Божия, тем не менее, запало в его душу и перепало от него в души земляков его, когда он вернулся в Какегава и говорил им то, что слышал от меня, и дало росток это семя и принесло плод, разнесшийся и по окрестностям…

Вечером была всенощная, которую пели причетники. Были в Церкви все учащиеся.

26 апреля/8 мая 1899. Понедельник

Фоминой недели/

С семи часов Заупокойная Литургия, потом панихида соборне, после которой отправились все на кладбище. Мы с Голубцевым тоже пошли. Дорогой мы прошли мимо наших учениц, чинно по две в ряд направлявшихся к могиле своей матери — Анны Кванно; а мимо нас проехала Императрица, ехавшая в Уено; народа множество стояло на улицах — видеть ее кортеж; мы тоже приостановились и сняли шапки.