Дневники св. Николая Японского. Том V

Распопов Николай Александрович, состоявший сначала здесь при Посольстве, потом в Корее, потом в Нагасаки при Консульстве, рассорившийся с консулом Костылевым и удаленный ныне со службы за свой ссорливый характер, просит, чтобы я походатайствовал у Извольского о принятии его опять на службу. Походатайствую, конечно, но едва ли будет успех. Грозит Распонов, что наложит руки на себя — очень прискорбно, но чем помочь в этом отношении человеку, если веры у него нет! А человек со способностями, мог бы отлично служить… Губит дрянное, безнравственное воспитание!

15/28 июня 1900. Четверг.

Был в Иокохаме по делам в банках и проститься еще раз с бароном Розеном, живущим ныне там в Grand Hotel и имеющим отправиться домой чрез Америку на пароходе 6–го числа нового стиля июля. Застал барона одного, баронесса отправилась в японские магазины по закупкам. Рассказал он, что моряки виновны в удалении его из Японии, особенно адмирал Дубасов, по возвращении в Петербург имевший часовую аудиенцию у Государя и доказывавший, что «эту гадину (Японию) надо раздавить, и сделать это ничего не стоит; но мешает–де японофильство посланника в Японии барона Розена» и так далее. Очевидно, моряки крайне возненавидели Японию после происшествия с Государем в Опу; Государь тоже не может симпатизировать народу, так грубо обошедшемуся с ним. — Но Япония совсем не гадина, и особенно не такая, которую легко можно раздавить. Это всегда смело высказывал барон и такого направления держался. Теперь, кажется, и в Петербурге спохватились, что он был прав. Извольский тотчас же вошел в виды барона и ясно понял положение дел, и, кажется, будет держаться такой же — мирной, незаносчивой — политики, какой держался барон. — А Китай, о дружбе с которым поет наша пресса, — вон он бьет наших, дерущихся бок о бок с японцами, нашими мнимыми врагами, против нашего мнимого благоприятеля (у которого может ли быть доброе чувство к нам, отнявшим у него без всяких законных причин Манчжурию?).

16/29 июня 1900. Пятница.

Утром на экзамене в третьем классе Семинарии; всего десять учеников; плохенький состав; до окончания курса достигнет ли кто?

Письма из Церквей незначительного содержания. Илья Накагава просит поставления священника для местности, где проповедует — в провинции Акита, что невозможно, довольно там его одного; Илья Танака просит назначить Василия Ямада в Касивазаки — это можно; Петр Ямада просит принять одного мальчика в Семинарию, но не обозначает ни лет его, ни желания родителей отдать его на службу Церкви и подобное.

Тревожит всех положение дел в Китае: что сталось с посланниками европейских держав в Пекине? Дней пятнадцать уже никаких известий; живы ли они, или перебиты? В Пекине ли, или инде (так как из Пекина, по слухам, китайское Правительство их выслало)? Тяньцзин, кажется, освобожден от инсургентов, и европейцы там остались целы, вопреки прежним телеграммам, что все перебиты. Китайцы, кажется, наконец, рассердились и начинают двигаться, вопреки глупому мнению, столь распространенному, что это народ совсем замерзший, с которым можно производить какие угодно операции. Вон они теперь, обратно, производят операции над европейцами: у англицкого адмирала Сеймура, сунувшегося с наборным из войск разных наций отрядом освобождать посланников в Пекине, перебито и ранено около четырехсот человек, и еле–еле уплелся он с половины дороги обратно в Тяньцзин, и то благодаря подоспевшей из Тяньцзина подмоги. Жаль, что бьют больше всего русских, за то, должно быть, что суются больше всех вперед.

17/30 июня 1900. Суббота.

На экзамене в четвертом классе Семинарии по Логике. Отвечали порядочно. Когда преподаватель, Тимофей Секи, пришел потом за получением жалованья, советовал ему перевести Логику Светилина для напечатания на японском. Но, увы! Он в душе уже изменил своему долгу; спустя три часа начальник Семинарии Иван Акимович Сенума приходит и говорит, что Секи уходит со службы Церкви в Нагасаки переводчиком куда–то по найму — дают больше, чем жалованье его здесь — 28 ен. Так- то, бессовестные японцы! С малых лет воспитан на церковный счет, по обещанию его и родителей, что всю жизнь будет служить Церкви; у этого Секи еще и жена мало не с пеленок воспитанница Церкви, тоже на весь церковный счет — и вот благодарность за все! Поманили несколькими енами, и бросается, как пес, на кусок хлеба, хотя во рту у него кус, которым вполне сыт с семьей!

18 июня/1 июля 1900. Воскресенье.