О. Николай Сакурай пишет, что в Иванай Петр Сибуя пожертвовал под Церковь участок земли в 455 цубо, за который ему бонзы, которых кумирня прилежит к этому участку, давали тысячу ен. Дарственную на имя о. Николая прислал он для хранения здесь, в Миссии. Да благословит его Бог за усердие к Церкви!
Язычник Кавано, в прошлом году почти в такое же время принесший 300 ен пожертвования на Церковь, сегодня принес в девяти конвертиках по 10 ен (только в одном оказалось 5 ен, всего 85 ен) на Церковь, и вручил это в Соборе Иову Накацука, который доставил мне.
О. Феодор Мидзуно вернулся с обзора Церкви в Коофу; говорит, что Церковь несколько оживляется после моего укорительного письма катихизатору Стефану Тадзима за его бездеятельность; есть несколько новых слушателей Учения в Коофу и окрестности, которых Тадзима старается приготовить к крещению. Ныне же о. Феодор крестил только двух младенцев и исповедал и приобщил взрослых христиан.
5/
Утром был вчерашний язычник Кавано. Долго говорил с ним, объяснял ему Христианское Учение, убеждал докончить свое христианское образование и принять крещение. Он читал все наши христианские книги, но самообразование в этом случае недостаточно: при самом легком испытании его тотчас же оказалось, что сути Христианского Учения он не знает. И потому я поручил его о. Феодору Мидзуно, а ему, Кавано, советовал непременно целую неделю исключительно заниматься с о. Феодором: пусть пройдут Православное Исповедание (Осиено Кагами); что Кавано знает, на том не останавливаться, чего не знает, пусть то объяснит ему основательно о. Феодор. Пусть эту неделю живет Кавано здесь, в миссийском доме. Он согласился, но сказал, что нужно по некоторым делам побыть дома, откуда он скоро вернется. Болен он лишаями; постоянно чешется — неприятно смотреть. Говорил он, что постоянно молится, чтобы Бог исцелил его. Пусть станет поближе к Богу, приняв святые таинства, тогда его молитва скорее будет услышана.
Кончили сегодня с Накаем перевод службы святым Апостолам Петру и Павлу, принялись за службу святому Пророку Илии. Тут еще та беда, что половина службы только на славянском. В греческом Служебнике, что у меня, нет этой половины.
Согласно приглашению «Bishop and Mrs. McKim at home, Thursday June 18–th, № 38 Tsukiji, 4 to 7 o’clock. R. S. V. P.», был у американского епископа McKim’a поздравил его с десятилетием его епископства. Видел епископский жезл, поднесенный ему его американской паствой, то есть миссионерами его ведения и здешними американцами его Церкви; сделан в Нью—Йорке из серебра и африканского красного дерева. Неважное подношение и по работе, и по материалу, хотя в газетах и расхвалили. Видел другое подношение — альбом японских Церквей его Миссии. Тоже небогато: сняты Церкви и группы христиан; большая половина альбома — белые листы. Комнаты полны миссионеров и миссионерок. Все любезны и милы.
Является неожиданно Эраст Миясина, в усах, настоящим джентльменом, а бесплоднейший из катихизаторов.
— По какому случаю?
— Мать больна.
— У священника–то спросились?
— Нет, после спрошусь.
— По проповеди у вас такой же застой, как всегда?
Молчит, потом молвит:
— Переведите меня в Тоокёо (теперь он в Каминохиса, у о. П. Сасагава).
— Это чтоб дома жить, ничего не делая, и за это получать содержание?
— Я буду трудиться.
— Да ведь вы же до сих пор нигде не показали признаков труда.
— Здесь покажу.
— Пусть ваш священник на Соборе выскажет вашу просьбу.
Это первый младенец, крещенный мною в Тоокёо. И жаль его, и горе с ним.
Иоанн Игуци, когда–то катихизатор, потом полицейский, убивший жену другого полицейского, чтобы ограбить его, ныне каторжник в тюрьме на острове Эзо в Цукигата–мура, Кабато–гоори, хочет исповедаться и приобщиться. Ведет он себя ныне хорошо, постоянно просит отсюда то христианских книг, то английских учебников. Но исповедь ему едва ли возможна: по тюремным правилам ему можно говорить со священником только в присутствии надзирателя и в слух его. Надо поговорить с о. Николаем Сакураи, когда он прибудет на Собор — не может ли он выпросить позволение исповедать Игуци без свидетеля и потом приобщить его Святых Тайн.