Утром послал телеграммы к Преосвященному Алексею в Москву: нет ли известий от Коцинского? — К Аксенову, чтобы прислал собранные на храм деньги для положения здесь в банк, и к Я. А. [Якову Аполлоновичу] Гильтебрандту, что завтра до десяти дома. — Попросил потом у о. Исайи лошадь, поехал к Обер–прокурору Константину Петровичу Победоносцеву — не застал, на даче в Ораниенбауме, к Ильинскому — не застал, на даче, — к Феодору Николаевичу Быстрову — на даче, к Ивану Ивановичу Демкину — и с ним в Петергоф на пароходе в сопутствии двух его сынов — Пети и Вани. — К П. Афонасьевичу Благовещенскому, — дома нашли только жену его и Колю Булгакова, который проводил нас к Федору Николаевичу Быстрову, на Кривой улице. — Сидели в саду, пообедали, отправились потом к Благовещенскому, — тоже были в саду, на солнце, — потом ели вишни и пили наливки; отправились в царские сады смотреть фонтаны; видели Самсона среди бездны других меньших фонтанов и водяных гор, Адама, фонтанное дерево, где из каждого листа — вода, и грот, где нужно сидеть под водою, — взглянули на садик в Монплезире.
В девять часов на пароходе отправились обратно в Петербург. — День был весел, за исключением неприятности у Феодора Николаевича из писем казанских семинаристов — Вишневского и Васильева, что они не могут ехать в Миссию — родители не пускают. — Значит, певчих нужно опять искать. — В двенадцатом часу ночи вернулся домой в Лавру.
Скука и апатия весь день. Утром Яков Аполлонович Гильтебрандт и Дмитрий Александрович Резанов — поболтали до десяти часов. Потом день, разнообразимый приходом случайно заходящих. В четыре часа был у Константина Петровича Победоносцева — не было дома, хотя вчера говорили, что в четыре часа будет. — Возвращаясь, зашел в сапожный магазин выбрать сапоги, до Лавры доехал в дилижансе, читая дневные газеты. Отправился к о. Иосифу — цензору, говорили об истории Голубинского. Доложили, что меня ждут к о. Александру, брату, что там студент один желает меня видеть. Оказался Плотников. — Дай Бог ему. Весьма симпатичная личность. Очень не нравится только одно, что он в Казани до сих пор держит необъявленным свое поступление в Миссию. Что–то чуть–чуть иезуитское; дай Бог, чтобы это было простодушно русское, то есть человеку до сих пор совестно сказать: «Не хочу я служить здесь, хотя вы желаете», — словом, — или чрезвычайно деликатное, или… По отправлении его к себе в гостиницу, я сходил в баню, потом слушал из–за стены игру на пьянино.