Спал плохо от катара; встал с головною болью и вялостию; целый день ничего не мог делать. Перед вечером взял у о. Димитрия вермуту и выпил рюмки две, и на желудке сделалось лучше. От скуки прочитал попавшийся под руки третий том какого–то романа аглицкого; а писем писать не мог. Ну уж этот катар! И не знаешь, как и отчего, — вдруг целый день ни к чему не годен. Вечером просматривал аглицкие святцы; на каждый день года — имена знаменитых людей — сколько могли собрать, — человек пять–шесть, с портретиком одного какого–нибудь. Из русских в Святцы попали: Петр Великий, Екатерина Великая, Иван Андреевич Крылов, Александр II и Костюшко. — Доктор (пассажир, едущий в Сватоу) подходит и спрашивает: «Когда ваше рождение?» — «А на что?» — «Да вот посмотрим, каких знаменитых в тот день», — «13–го августа (нового стиля!». — Открыли — все дрянь какая–то. — Против каждого числа оставлен пробел — вписывать имена желающим. Святцы, приличные протестантству и язычеству.
К утру разыгралось довольно большое волнение. Укачало о. Димитрия, доктора и его жену и меня тоже почти до рвоты. На палубе захлестывало, и жаль было бедных китайцев, совсем плававших в воде. Наконец их поместили у трубы — на мостике. Вот народ–то будущего — величайшего из всех судеб, достававшихся на долю других народов. Великий народ, и теперь бы могущий задавить весь свет, а какой мирен! Негде жить ему, а разве он подумал о завоевании Кохинхины. Сиама. Бирманы? Какой же другой народ на свете удержался бы? Из европейских ни об одном и представить себе этого нельзя. Вот французам — на что Кохинхина? А взяли же. Китайцы же — со своим терпением, своим трудолюбием, экономиею, честностью — ни с чем иным, в смысле завоевательных наклонностей, — идут Бог весть куда зарабатывать себе хлеб и мирно живут под всяким правительством, не думая грабить под свое. — Да, привить христианство этому народу, и он именно будет водворителем на земле того высшего блага, что «будет едино стадо и един пастырь», но не завоеваны будут все народы для этого, а мирное влияние христианского Китая будет таково. Это встречает всякий учитель, который будет учить народы своим примером, — и как будут представляться тогда, с тогдашней точки зрения, теперешние завоевательные страсти аглицкие, французские и всякие другие? Но — не скоро еще будет это, к несчастию! Однако думать о водворении христианства в Китае, думать Православной Церкви. — пора.
Написал письма: Высокопреосвященному Макарию, Митрополиту Московскому и рапорт с просьбою наградить сотрудника Миссии, о. Гавриила Сретенского; ризничей Воскресенского монастыря в Санкт–Петербурге — Аполлонии и Ольге Евфимовне Путятиной.
Весь день качало — о. Димитрий пролежал все время. К вечеру стихло было, а теперь — в десять часов — страшно поддает на палубу, и китайцам бедным нужно лезть на мостик, а там ветер, — жаль их.
Несноснейшая качка и невозможность что–нибудь делать целый день. Решительно, можно устать от такого времяпрепровождения. Почти все время в койке. О. Димитрий и докторша страдают до слез. О. Димитрий два раза просил куриного супу, а ему делали какие–то помои. Китайцы бедные жмутся кое–как у трубы на мостиках или стоят внизу на палубе, а им моет ноги волной по колено.
Качка нисколько не ослабела к утру. Сегодня нужно было прийти в Гонконг, но противный ветер замедляет ход, придем только завтра утром. Несноснейшая усталость от качки и неспособность писать письма.
Одиннадцать часов вечера.
Подходим к Гонконгу, идем между островками, так что тихо, почти как на рейде. Наконец–то ушли от этого несносного трепанья из стороны в сторону. Часов в двенадцать остановились на якоре, милях в семи от Гонконгского рейда, и завтра утром войдем на рейд. Последние часы пребывания на «Tencer». С 22–го сентября здесь, больше месяца. Спасибо ему — доброе судно, плавание было самое счастливое, за исключением качки последних трех дней. Только время в дороге вечно какое–то потерянное, точно дыра в существовании. Как–то придется из Гонконга до Йокохамы? О, поскорее бы только до места! — Написал сегодня письмо Федору Николаевичу Быстрову, больше ничего не мог делать. Мысли, сегодня полученные: Спасителю, по человечеству, более шло и. вероятно, более нравилось бы быть, как его праотец Давид, пастырем овен до общественного служения: и. однако. он был древоделом — какой урок нам — не своему собственному вкусу подчиняться, а тому, что нужно. Еще: Спаситель на кресте висящему с ним сказал: «Днесь со мною будеши в Раи» — и нам нужно быть на кресте со Спасителем, чтобы услышать этот зов.