Дневники военных лет (1943, 1945 годы)

На наблюдательной вышке. - Утренний лесной болотистый пейзаж; красноватое солнце всходит над лесом. Гул, нарастающий гул, особенно в сторону Шлиссельбургского участка. (Зимой все это было несколько острее, новее, и зимний пейзаж был строже.)

Час за часом идет обработка немецкой обороны. Наша задача: разбить штаб 28-й легко-пехотной немецкой дивизии и их батареи.

Когда стрельба закончилась (выпустили сто девяносто пять снарядов), принесли полубелые хлеб, масло, сладкий чай. Хорошо!

Солнце - все выше; болотные цветы, недозрелая брусника... Проходят поезда с балластом. Все время гул артиллерии, а временами долгий рев "катюш"...

Некоторая пауза - можно и поспать... Днем - методический огонь. Готовимся к новому этапу наступления.

По радио: "Наши части в 16 километрах от Орла".

Батарея Лезотова вызвала три взрыва и пожары. Противник ставит дымовые завесы. Зенитный огонь немцев подавлен, - наша авиация бомбит их оборону с высоты 300-400 метров.

Вечереет... К ужину приехал начальник Пубалта. Сообщил, что передний край противника прорван.

Массированные налеты нашей авиации, волнами, - идут как на парад! В небе ни одного немецкого самолета. Как изменилась картина по сравнению с 1942 годом!

На передний край, к Неве!

Еду на маленькой дрезине, "пионер". Ее ведет низкорослый краснофлотец Смирнов, который весело рассказывает о себе, отвечая на мои расспросы. Я именую его "начальником поезда". Дрезинка легкая, ее могут перенести с места на место два человека. Баллончик с горючим и какой-то чихающий моторчик.

Предвечерняя прохлада... В пути на разъездах наши железнодорожные батареи в маскировке из елок. Дрезинка весело катится по тем местам, где мы пешком ходили в январе. У моста паровоз набирает воду из болота, приспособили насос. Валяются разбитые полусгнившие шпалы. В торфяной земле - черные воронки с черной водой, как двери в ад. Чащоба, трущоба необитаемая местность... По ржавым рельсам бежит наша дрезинка, а там, где они перебиты, мой "начальник поезда", знающий весь путь, предусмотрительно вставил деревянные "пробки", и мы на малом ходу минуем опасные места.

Пахнет сыростью, болотом. Кругом сосновый лес. Повалены телеграфные столбы, тянутся новые провода окопной связи... Ехать мне весело: и эта забавная дрезинка, и краснофлотец Смирнов, и уходящая в самые окопы ржавая железная дорога без персонала - очень занятны. Кое-где рельсы искривлены снарядами, и тут мы едем тихо-тихо. Догорает вечерняя заря...

К вечеру мы бодро примчались к Неве. Нас встретил краснофлотец с поста "Роза". Эта "Роза" - вышка на огромной ели, с которой просматривается глубина немецкого расположения. Под вышкой бревенчатый сруб - тут живут краснофлотцы. Где-то в лесу пиликает гармошка, ноют комары, - расейское, неистребимое... Вспомнилась моя "Война"...

Мысли, ощущения переключаются... Урбанистический, политический, литературный мир, составляющий большую часть моего бытия, вновь вытесняется миром лесным, окопным. А может быть, это и есть большая часть моей жизни? Раздумья... Шагаю по лесу, хочется остановиться, сорвать недозрелую бруснику. Некогда, нельзя... Все годы жизнь меня подгоняет, торопит. Как-то в лесу под Сестрорецком было недолгое ощущение покоя...

Иду на передний край. Гати через болота, местами грязь, развороченная снарядами земля. Как все это знакомо! Да, война чудовищно уродлива! Выжженные поляны, сплошные порубки, варварски вырезанная кора сосен и елей, - это товарищи шоферы строили себе навесы... Отхожие места, лом, разбитые дороги, по которым трудно пробраться... На карте, вероятно, все это выглядит красиво: доты, дзоты, дороги, сектора, номера. Почему же здесь не навести хоть элементарный порядок? Валяются куски сбитого еще в 1941-м советского бомбардировщика. Почему не убрать, не сдать на лом? Нет заботливого глаза, хозяйской "эстетической" руки. А ведь все можно было бы осилить, ведь два года тут сидят. Но никому дела нет... Отшвырнул пустую банку из-под консервов, валяется тут...

Землянки пехоты, дымок от кухни, огоньки... Где-то стучит мотор. Хлюпает болотная жижа под ногами, нещадно кусают комары. Спуск в окопы у поляны, где был аэродром. Зигзаги, зигзаги окопные; проросшая трава, которая мокрыми стеблями касается лица. Кое-где деревянные перекрытия. Узкие ходы - идешь боком. Вот опять подлинная война, и я мысленно возвращаюсь к своим окопным годам и не могу больше справиться со сложным, горьким чувством, которое меня не покидает. Это - мое субъективное и объективное отношение к беспощадности мира сего; это - знание войны, которое уже переполняет меня; это - тоска о безвозвратно потерянном; это странные повторы ощущений, год за годом, - и так почти тридцать лет; это вопросы, на которые никто не даст мне ответа; это - мучительные мои думы о жизни старшего, среднего и младшего поколений, которую я отчасти пытался показать в пьесе.