Дневники Задрота

С какой-то внезапной и странной грустью опознал в одном из тел, того самого злобного плотника, что пол на чердаке правил. Вот ведь… Помер, и лицо из сурового сделалось даже приятным, с ироничной полуулыбкой. Может и не таким он гадом был, каким тогда показался?

Глухонемой мальчишка, отвечающий в трактире за конюшню тоже не пережил нападения гулей. Даже лица не разобрать, голова в кашу разворочена. Нет, ну до чего крутая тут графика!!! Все совсем как по-настоящему!

Пока возился, очнулся Нафаня.

— Бааааарииииин… Она… она ушла?

— Кто?

— Ля… ква… квакушка!

— Ты ее испугался, да?

Рыжий исступленно закивал.

— Страсть как их зеленых боюся! Вот ничего не боюся, ни змей, ни пауков… Даже волков не боюся, и нечисти всякой. А вот лягушек… Барин! Ее правда тут нету?

Лягушку, в которую превратилась спасшая всех нас девушка я посадил в чудом сохранившийся высокий кувшин. Чтобы не растоптали ненароком. Где она, как мне кажется, сразу же заснула. По крайней мере больше не квакает.

— Нет ее здесь. Не беспокойся. А мертвецов не боишься?

Холоп помотал головой и даже заулыбался, будто я спросил не боится ли он маленьких пушистых зайчиков.

— А чего их бояться, коли не ходют? Лежат себе смирно. Совсем не страшные.

А ведь есть в словах логика. Интересно, чего он лягушек-то боится? Детская психологическая травма? Или напрямую скрипты ему так прописали?

Дал задание холопу отнести мертвых в сарай, а сам принялся лечить выживших. Начать решил с Парука, пусть порядок наводит, это его прямая обязанность. И еды какой добудет, у меня от переживаний уже в брюхе урчит.

Жизнь вернулась к местному вышибале-поваренку внезапно и как-то сразу. Вот, лежал-лежал, а стоило первую лечилку кинуть, открыл глаза и сел. И в глазах ни растерянности, ни удивления. Обвел взглядом окружающий бедлам, горько вздохнул и боязливо поежился.

— Все ужо? Победили? Ну, слава…

— Как они сюда проникли?

— Кто?

— Гули.

— Какие… Ааа… Эти, то… Чудища… Ну, да, ага… Дык… Прокоп. Прокоп их привел.

— Какой Прокоп?

— Дык… Вон тот. Вон, валяется. Чтоб ему на том свете икалось, иуде.

И Парук показал на тело того самого сердитого плотника.

— Мдя… А зачем?

— Да кто ж его знает. Он, как в прошлом годе его жинка с дочкой в бане угорели, совсем сам не свой стал. Ходит, смотрит на всех волчарой… Смотрел…

Парук хотел было перекрестится, да видно передумал, сплюнул.

Появился Нафаня.

— Барин, в сарае еще двое энтих, гнилых валяется. Но они того… Как бы не живые. Не прыгают, не ползают, смирно лежат. Но иногда дышат. Дык я это… Думаю. Может их, тоже… того? Дашь за них по денюжке?

— Дам. Но ты их сам не добивай, сейчас я тут закончу и приду. Свяжи их там чем, или еще как зафиксируй. Парук, помоги пока Нафане с телами… Хотя, нет. Ступай на кухню, сделай пожрать чего.

Озадаченные неписи разошлись, а я принялся за второго контуженного.

Степан Бадья приходил в себя долго. Минут десять с ним возился, не меньше, половину оставшейся маны слил. Наконец, здоровяк открыл глаза.

— А??? Что… Ангел Божий? Отмучался, значится, убили… Охх… Как же там Оленка, одна, да без меня… Али не убили? Не убили, раз сапоги все еще жмут… Ну, слава, те Господи… О-о-о… А ты ж… кто тогда, мил человек? Али не человек? Почему такой белый? И в перьях?

Мдя… Вот так с ходу, и не в бровь, а в глаз. Черт, бандану потерял пока носился туда-сюда… Нужно срочно найти, а то моя прическа чересчур для данной местности авангардна. Да, я же еще не упоминал… Я тут все время в косыночке а-ля пират хожу, а то народ на перья постоянно пялится и просит одно на память.

— Я-то? Задрот. Тот, кто тебя от чудищ спас, и от ран избавил. Сам-то, кто?

— Степан я. Бадья. Десятник Новгородской стражи Бежецкой пятины. Иду, значится, в Сенной погост ополчение принимать, по поручению сотника Коловрата Луньевича… Ну, Колуна по-нашему…

— Задрот, тут только уха вчерашняя, — раздалось с кухни. — Будешь? Али хозяина дождемся, ключ от погреба токмо у него…

— Давай уху! — крикнул я.

— Еще кто выжил? — спросил Степан.

— Да. Работник здешний Прокоп. Ну и еще мой холоп Нафаня.

— Прокоп??? Где? Это же он паскуда! Он…

— Вот, ушица… Настоялась… — в кухонной двери показался силуэт с огромным горшком руках. — Холодная толь… О! Как так?! Почему живой?

— Хватай его! — взревел десятник и с положения сидя прыгнул на кухонного.

Тот, нужно признать, не растерялся. Швырнул горшок в летящего на него Степана и попытался рыбкой выпрыгнуть в окно.

Ну, тут уже я пришел в себя от резкого изменения ситуации. Кастанул «Ночь», и в трактире стало темным-темно.

«Буум!»

Это Прокоп мимо окна промазал. Я-то в темноте вижу отлично, а вот он нет. Впечатался лобешником в стену, и отключился.

— Аааа!!! Глаза! Мои глаза!!! Он меня ослепил сволочь! Мертвой водой, не иначе!!! Аааа!!!

— Степан, уймись. Сейчас снова светло будет, не ссы.

— Бааарииин!!! Я бегуууу, барииин!!!

В темноту огромным ядром влетела туша Нафани. Я еле успел увернуться. А Степан нет. И они кубарем покатились по захламленному полу, сопя, ругаясь и почему-то награждая друг друга могучими тумаками.