Дневники

Продиктовал свою встречу с Александром, как он сразу обещал не пить. Потом много занимался корректурами. Поправил три книжки - недурно. Приехали Страхов, еще скопец. С скопцом много говорил, скорее слушал. Еще Беркенгейм. Не ходил гулять. Прочел вслух "О самоубийстве". Да еще и это поправил. Коротко заснул. Орденов читал Никитина. Мне чуждо. Поехали в Троицкое. Там великолепие роскоши, кинематограф. Саша болела головой. Да и мне и тяжело и скучно было. Кинематограф гадость, фальшь.

[23 июня] Жив. Теперь 7 часов утра. Вчера только что лег, еще не засыпал, телеграмма: "Умоляю приехать 23" Поеду и рад случаю делать свое дело. Помоги бог.

[Ясная Поляна] Нашел хуже, чем ожидал: истерика и раздражение. Нельзя описать. Держался не очень дурно, но и не хорошо, не мягко.

24 июня. Ясная Поляна. Много записать нужно.

Встал, мало выспавшись. Ходил гулять. Ночью приходила Соня. Все не спит. Утром пришла ко мне. все еще взволнована, но успокаивается.

1) Вышел на прогулку после мучительной беседы с Соней. Перед домом цветы, босоногие, здоровые девочки чистят. Потом ворочаются с сеном, с ягодами. Веселые, спокойные, здоровые. Хорошо бы написать две картинки.

Перечитал письма. Написал ответ о запое. Ничего особенного вечером. Успокоение.

25 июня. Рано встал. Писал о безумии и письма. И вдруг Соня опять в том же раздраженном истерическом состоянии. Очень было тяжело. Ездил с ней в Овсянниково. Успокоилась. Я молчал, но не мог, не сумел быть добр и ласков. Вечером Гольденвейзер, и Николаева, и Марья Александровна. Как-то нехорошо на душе. Чего-то стыдно. Ложусь спать, 12-й час.

26 июня. Встал рано. Ходил, потерял шапку. Дома письма и только перечел "О сумасшествии" и начал писать, но не кончил. Поехал верхом, дождь. Вернулся домой. Соня опять возбуждена, и опять те же страдания обоих. [...]

28 июня. Мало спал. С утра прекрасное настроение Сони. Просила не ехать. Но письмо от Черткова. Хорошее письмо от Черткова. Но она все-таки возбуждена против него. Я поговорил с ним и пошел к Ясенкам вместо Козловки. Ахнул и побежал домой. Ехали хорошо. Не было лошадей, не отослали телеграмму. Ждали часа три. Приехали к Сереже. Неприятный рассказ газетчицы. Приятные разговоры с рабочими. У Сережи бездна народа и скучно, тяжело. Ходил к дьячку и говорил с бабами. Как мы можем жить среди этой ужасной, напряженной нужды?

30 июня 10 г. Ясная Поляна. Приехали 29-го в Ясную. Ничего особенного дорогой. Приятно прощался с Танек. Вообще все впечатление очень хорошее. Софье Андреевне лучше. Сам не совсем здоров, хотя не пожалуюсь на дурное расположение духа. Слабость, болит голова. Утром получил французскую книгу "Закон насилия, закон любви" и несколько хороших писем. Читал с большим интересом, и, признаюсь, одобрил. Полезно перечитывать, чтобы не повторяться в том, что пишешь. Надеюсь, что не будет повторения "О безумии" и вижу, что стоит это писать, но не знаю, суждено ли. Говорю о своих силах.

[...] Говорят, что нельзя без вина при покупках, продажах, условиях, а пуще всего на праздниках, крестинах, свадьбах, похоронах. Казалось бы, для всякой продажи, покупки, условия - хорошенько подумать, обсудить надо, а не дожидаться спрыску, выпивки. Ну да это еще меньшее горе. А вот праздник. Праздник значит - ручному труду перерыв, отдых. Можно сойтись с близкими, с родными, с друзьями, побеседовать, повеселиться. Главное дело - о душе подумать можно. И тут-то заместо беседы, веселья с друзьями, родными напиваются вином и вместо того, чтобы о душе подумать, - сквернословие, часто ссоры, драки. А то крестины. Человек родился, надо подумать, как его хорошо воспитать. А чтобы хорошо воспитать, надо самому себя получшить, от плохого отвыкать, к хорошему приучать, и тут вместо - вино и пьянство.

То же и еще хуже на свадьбах. Сошлись молодые люди в любви жить, детей растить. Надо, казалось бы, пример доброй жизни показать. Вместо этого опять вино. А уж глупее всего на похоронах. Ушел человек туда, откуда пришел, от бога и к богу. Казалось бы, когда о душе подумать, как не теперь, вернувшись с кладбища, где зарыто тело отца, матери, брата, который ушел туда, куда мы все идем и чего никто не минует. И что же вместо этого? Вино и все, что от него бывает. А мы говорим: нельзя не помянуть, так стариками заведено. Да ведь старики не понимали, что это дурно. А мы понимаем. А понимаем, так и бросать надо. А брось год, другой, да оглянись назад, и увидишь, что, первое дело, в год рублей тридцать, пятьдесят, а то и вся сотня дома осталась, второе, много глупых и скверных слов, а также и плохих дел осталось несказанными и несделанными, в-третьих, в семье и согласия, и любви больше, и, четвертое, главное, у самого на душе много лучше станет.

В народе все растущая ненависть к угнетателям, к властям, но он сам служит угнетателям. Зачем он служит? А затем, что соблазнен, обманут религиозным и научным обманом. [...]