Дневники

Простой народ так много выше нас стоит своей исполненной трудов и лишений жизнью, что как-то нехорошо нашему брату искать и описывать в нем дурное. Оно есть в нем, но лучше бы говорить про него (как про мертвого) одно хорошее. Это достоинство Тургенева и недостаток Григоровича и его "Рыбаков". Кого могут занять пороки этого жалкого и достойного класса? В нем больше доброго, чем дурного; поэтому естественнее и благороднее искать причины первого, чем второго.

В старину я думал, что, взяв себе за правило быть основательным и аккуратным в своих занятиях, я могу следовать ему; потом часто повторяемые и никогда в точности не исполняемые такие правила начали убеждать меня в том, что они бесполезны; теперь же я убеждаюсь, что эти припадки, постоянно ослабевающие и снова возобновляющиеся, составляют нормальное состояние периодической к самому себе внимательности.

Надо привыкать всегда и во всем писать четко и ясно, а то часто бессознательно неясность или неверность мысли скрадываешь от самого себя неестественными оборотами, помарушками и размахами. [...]

28, 29, 30 октября, 31 октября и 1-е ноября. [Хасав-Юрт.] 28 и 29. Провел в том сознательном тяжелом бездействии, которое происходит от постоянно занимающей неприятной мысли. [...] Ходил 29 целый день на охоте, болтал с Епишкой, играл в карты и читал биографию Шиллера, написанную его свояченицей. Чрезвычайно заметен в ней поверхностный взгляд на великого человека сентиментальной женщины и лица, слишком близкого поэту, поэтому находящегося под влиянием мелочных домашних недостатков, утратившего должное уважение [к] поэту.

31 [октября]. [...] Я читал "Капитанскую дочку", и увы! должен сознаться, что теперь уже проза Пушкина стара - не слогом, - но манерой изложения. Теперь справедливо - в новом направлении интерес подробностей чувства заменяет интерес самых событий. Повести Пушкина голы как-то. Вот мысли, которые приходили мне в эти четыре дня и которые я успел отметить для памяти в маленькой книжке.

Невозможно следовать определениям разумной воли только вследствие ее выражения. Необходимо употреблять хитрости против своих страстей. Добро приятно делать для каждого; но страсти часто заставляют нас видеть его в превратном свете. А рассудок, действуя непосредственно, бессилен против страсти, он должен стараться действовать одной на другую. В этом заключается мудрость.

[...] Шиллер совершенно справедливо находил, что никакой гений не может развиться в одиночестве, что внешние возбуждения - хорошая книга, разговор подвигают больше в размышлении, чем годы уединенного труда. Мысль должна рожаться в обществе, а обработка и выражение ее происходит в уединении.

[...] Одна из главных причин ошибок нашего богатого класса состоит в том, что мы не скоро привыкаем к мысли, что мы большие. Вся наша жизнь до 25 иногда и больше лет противоречит этой мысли; совершенно наоборот того, что бывает в крестьянском классе, где 15 лет малый женится и становится полным хозяином. Меня часто поражала эта самостоятельность и уверенность крестьянского парня, который, будь он умнейшим мальчиком, в нашем классе был бы нулем.

Странно, что все мы таим, что одной из главных пружин нашей жизни деньги. Как будто это стыдно. Возьмите романы, биографии, повести: везде стараются обойти денежные вопросы, тогда как в них главный интерес (ежели не главный, то самый постоянный) жизни и лучше всего выражается характер человека.

Есть разряд милых, благородных (хотя большей частью несчастных в жизни и неуважаемых), которые как будто живут только для того, чтобы выжидать случая пожертвовать собой для другого или для чести, и которые живут только с той поры, с которой начинается это пожертвование.

Часто случалось мне удивляться и завидовать основательному и точному взгляду людей, читавших мало.

Всякое оконченное начерно сочинение пересматривать, вымарывая все лишнее и не прибавляя ничего. Это первый процесс.

Читая рассказ какой-то английской барыни, меня поразила непринужденность ее приемов, которой у меня нет и для приобретения которой мне надо трудиться и замечать.

[...] Бывают лица, к числу которых принадлежит и мое и каким я хочу вырастить героя "Романа русского помещика", которые чувствуют, что они должны казаться гордыми, и чем более стараются выказать на своем лице выражение равнодушия, тем более кажутся надменными.

Часто в сочинении меня останавливают рутинные, не совсем правильные, основательные и поэтические способы выражения; но привычка встречать их часто заставляет писать их. Эти-то необдуманные, обычные приемы в авторе [?], недостаток которых чувствуешь, но прощаешь от частого употребления, для потомства будут служить доказательством дурного вкуса. Мириться с этими приемами - значит идти за веком, исправлять их - значит идти вперед его.