Дневной поиск

Он обмотал Сутоцкого плащ-палаткой, которую брали, чтобы тащить на ней пленного, но понял, что волочить Сутоцкого опасно: толчки разбередят рану. Матюхин выломал из остатков нар несколько жердей, связал их, осторожно подсунул этот сухопутный плотик под раненого. Николай застонал громче.

Когда сумерки сгустились, Матюхин надел лямки-веревки на плечи, приспособил гранаты так, чтобы они были под рукой, и тихонько выполз из землянки. Поначалу ползти было боязно: а вдруг заметят?

Но во вражеских траншеях все так же стучали лопаты и топоры, оттуда доносился слитный рабочий шумок. На небе появились первые звезды, оно светлело, а туман у земли был вязким, холодным и въедливым. Он сразу просочился за ворот и вызвал дрожь. Матюхин прибавил ходу. Вскоре он понял, что таскать волокушу не умеет. Лямки то ослаблялись, то резко и больно врезались в плечо. Он полежал, подумал, руками подтянул волокушу к себе, потом отполз и снова подтянул. Двигаться стало легче — лямки уже не резали плечи.

До окопчика боевого охранения оставалось, наверное, метров пятьдесят, когда он услышал шуршание бурьяна. Оно приближалось с нашей стороны, и Матюхин, инстинктивно выдвинув вперед автомат, понял, что движется кто-то из своих. Скорее всего, разведчики. И хотя за время пребывания в землянке он ни разу не подумал о том, что разведчики обязательно приползут ему на помощь, он не удивился, потому что подспудно был уверен в этом и не тратил времени на подобные раздумья. Это было само собой разумеющимся, как, вероятно, и убеждение, что сдавшегося врага убивать не следует.

И разведчики, встретив лейтенанта, тоже не удивились. Они знали, что иначе лейтенант поступить не мог, это тоже было само собой разумеющимся, и потому встреча была молчаливой.

Закридзе снял с лейтенанта одну лямку, разведчик из группы прикрытия хотел снять вторую, но Матюхин отстранил его, и разведчик понял: лейтенант должен дотащить друга сам. Это его право и его обязанность. Поэтому разведчик и Шарафутдинов пропустили волокушу и, по очереди прикрывая отход, подталкивали ее сзади.

Сутоцкий очнулся, изредка пытался приподнять голову и всмотреться в тех, кто его тащил. В темноте поблескивали его глаза — в них отразилась первая осветительная ракета.

23

Они доставили его прямо в медсанбат и долго сидели возле школы, где расположилась операционная, курили и ждали, когда врачи вынесут окончательный приговор. Первым не выдержал Закридзе:

- Лейтенант, записку взяли?

- Взял.

- Она правильная.

- Не понимаю.

- Схема правильная. Проверили.

Матюхин молчал: какая сейчас разница — правильная схема или неправильная? Важно, что сам он, кажется, поступил неправильно и скоро начнет расплачиваться за это. Шарафутдинов придвинулся поближе и, заглядывая в глаза Матюхину, сообщил:

- Товарищ лейтенант, мы артиллерийского гауптмана взяли!

Андрей кивнул: хорошо, знаю, видел.

Шарафутдинов переглянулся с Закридзе.

- Товарищ лейтенант, мы так поняли, что товарищ капитан недоволен.

- Почему?

- Артиллерист...

Андрею показалось, что он наконец понял разведчиков. Они хотели ему добра, но не забывали о деле. В схеме были сведения, которых не мог знать пленный, и, значит, эти сведения оказывались важнее, по их понятиям, чем сам пленный. И разведчики давали Матюхину возможность самому выбрать способ передачи этих сведений.

А почему бы и нет? Ведь можно сказать, он потому и выбрал для поиска землянки, что знал: в них должны быть нужные сведения. Получилось бы и многозначительно и выигрышно. Любые подозрения сразу бы отпали. А теперь он уверился, что подозрения эти были, что разведчики спорили о нем, и если они ведут себя вот так, как бы спасая его, то наверняка Сутоцкий рассказал им о Штильмайере.

Наконец, если промолчать о записке, то можно использовать схему на пользу взводу и даже роте. Сделать вид, что идешь в поиск, но отлежаться на ничейке, а потом вернуться и доложить: «Языка взять не удалось, зато обнаружены такие-то и такие-то детали вражеской обороны». И опасности почти никакой, и приказ почти выполнен... Тоже неплохо. Годится...

- Очень хорошо! — сказал Матюхин. — Схема, если вы говорите, что она верная, прямо-таки находка.

- Точно, — вздохнул Закридзе. — Только...

- А придумать, товарищ лейтенант, ничего нельзя? — спросил Шарафутдинов.

- Ну что придумаешь? Да и зачем? Будем жить честно...

Они опять замолчали. Закридзе вдруг посерел и пристроился с другой стороны лейтенанта, словно прикрывая его, загораживая.

- Теперь, товарищ лейтенант, прежде чем убить, подумаешь:- а вдруг свой? Вдруг он на нас работает? — задумчиво сказал Шарафутдинов.

Матюхин с интересом посмотрел на него. Вот о таком варианте он не подумал! Для него враг все равно враг, на одну колодку, на одно лицо. А у Гафура, оказывается, враг начинает двоиться. Это опасно. Разведчику нельзя раздваиваться, нерешительность для него хуже смерти — может товарищей подвести. И Матюхин отрезал:

- Ерунда! Сколько таких? Трое? Пятеро? Да и то, видно, в дальнем их тылу.

- Почему? — спросил Шарафутдинов.