Дни.

И притом – нельзя пускать гвардию на войну… Пусть поклонники принципа «Pегеаt раtгiа, fiаt justitiа»[29] говорят что угодно… Пусть сколько угодно возмущаются «сытыми краснощекими гвардейцами», которые сидят в тылу, – пусть называют их бездельниками и трусами – но на это не следует обращать внимания… Полиция тоже дородная и краснощекая, а посылать ее на войну нельзя, сколько бы ни возмущался этим А.И.Шингарев… Одно из двух: или гвардия нужна, или нет… Если не нужна, то ее вообще не должно быть, а если нужна, то больше всего, нужнее всего она во время тяжелой войны, когда можно ожидать бунтов, революций и всякой мерзости. гвардия должна остаться в полной неприкосновенности, и назначение ее не против врагов внешних, а против врагов внутренних… Сражаться с врагом внешним можно до последнего солдата армии и до первого солдата гвардии. гвардия должна быть на случай проигранной войны… Тогда она вступает в действие, одной рукой приводит в христианский вид деморализованную поражением армию, другой – удерживает в границах повиновения бунтующееся население…

Проигранная война всегда грозит революцией… Но революция неизмеримо хуже проигранной войны. Поэтому гвардию нужно беречь для единственной и почетной обязанности – бороться с революцией…

Представим себе, что в 1917 году мы бы имели нетронутую и совершенно надежную в политическом смысле гвардию. Никакой революции не произошло бы. Самое большое, что случилось бы, – это отречение императора Николая II. Затем, допустим, что разложившаяся армия бросила бы фронт. Новый император или регент заключил бы мир – пусть невыгодный, но что же делать?. Затем при помощи гвардии восстановил бы порядок повсюду, ибо мы от лично знаем, что взбунтовавшиеся войска не способны бороться с полками , сохранившими дисциплину… Пусть беспорядки продолжались бы год, два, три… – все равно власть, опирающаяся на твердую силу, восторжествовала бы, тем более что с каждым днем анархия надоедала бы…

Итак, быть может, главный грех старого режима был тот, что он не сумел создать настоящей гвардии… Пусть это будет наукой будущим властителям…

* * *

Я отвлекся. Продолжаю. Вернулись Волков и Скобелев. Они были возбуждены и довольны.

– Ну, удалось?

– Удалось… Кажется, теперь уже успокоятся…

– Расскажите…

– Мы застали толпу в сильнейшем возбуждении…

– Большая толпа?..

– Огромная… Весь Каменноостровский сплошь – много тысяч…

– Чего же они хотели?

– Выдачи арестованных… Рвались в крепость… Вы недаром упомянули о Бастилии… Так оно и было… – гарнизон? – гарнизон еще держался… Но они были страшно перепуганы… не знали, что делать… пустить оружие в ход?! Боялись… Да и не знали, будут ли солдаты действовать…

– Что вы сделали?

– Мы, во-первых, заявили, что мы члены Государственной Думы… Нас приняли хорошо, кричали «ура». Тогда мы объявили, что пойдем осматривать камеры… И предложили… Словом, захватили с собой, так сказать, понятых…

–Ну?

– Предъявили ваш пропуск… Нас очень любезно приняли и водили повсюду…

– Никого нет?

– Никого решительно… Мы тогда вышли к ним… Объяснили, что никого нет… Очень помогал этот офицер ваш – молодец! И потом, понятно, конечно, они тоже говорили и объясняли… Были, конечно, сомневающиеся… Но громадное большинство поняло, что дело чистое… Благодарили, кричали «ура». Мы им сказали речь. Просили их разойтись по домам… не затруднять, так сказать, «дела свободы»… Скобелев очень хорошо говорил.

* * *

-Это, кажется. единственное дело, которым я до известной степени могу гордиться… Петропавловскую крепость с могилами императоров удалось спасти таким маневром. Уцелела «русская Бастилия», в которой в течение двух веков консервировались «борцы за свободу», те, которые столько времени сеяли «разумное, доброе, вечное» и, наконец, дождались всхода своих посевов…

О, скажет вам спасибо сердечное, скажет – русский народ…

Подождите только…

* * *

Я не помню. Тут начинается в моих воспоминаниях кошмарная каша, в которой перепутываются: бледные офицеры; депутации, «ура», «Марсельеза»; молящий о спасении звон телефонов; бесконечная вереница арестованных; хвосты несчетных городовых; роковые ленты с прямого провода; бушующий Родзянко; внезапно появляющийся, трагически исчезающий Керенский; спокойно обреченный Шидловский; двусмысленный Чхеидзе; что-то делающий Энгельгардт; весьма странный Некрасов; раздражительный Ржевский… Минутные вспышки не то просветления, не то головокружения, Когда доходят вести, что делается в армии и в России. Отклики уже начали поступать: телеграммы, в которых в восторженных выражениях приветствовалась «власть Государственной Думы»…

Да, так им казалось издали… Слава богу, что так казалось… На самом деле – никакой власти не было. Была, с одной стороны, кучка людей, членов Государственной Думы, совершенно задавленных или, вернее, раздавленных тяжестью того, что на них свалилось. С другой стороны, была горсточка негодяев и маниаков, которые твердо знали, чего они хотели, но то, чего они хотели, было ужасно: это было – в будущем разрушение мира, сейчас – гибель России…