Дни.

Да, они передались. Западная Россия заразила Восточную Национальными чувствами. Но Восток заразил Запад… властеборством. И вот результат…

Гучков – депутат Москвы. и я, представитель Киева, – мы здесь… Спасаем монархию через отречение…

А Петроград?

Гучков говорил о том, что происходит В Петрограде. Он немного овладел собой… Он говорил (у него была эта привычка), слепа прикрывая лоб рукой, как бы для того, чтобы сосредоточиться. Он не смотрел на Государя, а говорил, как бы обращаясь к какому-то внутреннему лицу, в нем же, Гучкове, сидящему. как будто бы совести своей говорил. Он говорил правду, ничего не преувеличивая и ничего не утаивая. Он говорил то, что мы все видели в Петрограде. Другого он не мог сказать. что делалось в России, мы не знали. Нас раздавил Петроград, а не Россия…

Государь смотрел прямо перед собой, спокойно, совершенно непроницаемо. Единственное, что, мне казалось, можно было угадать в его лице: «Эта длинная речь – лишняя…»

В это время вошел генерал Рузский. Он поклонился Государю и, не прерывая речи Гучкова. занял место между бароном Фредериксом и мною… В эту же минуту, кажется, я заметил. что в углу комнаты сидит еще один генерал, волосами черный, с белыми погонами… Это был генерал Данилов. Гучков снова заволновался. Он подошел к тому, что может быть единственным выходом из положения было бы отречение от престола. Генерал Рузский наклонился ко мне и стал шептать:

– По шоссе из Петрограда движутся сюда вооруженные грузовики… Неужели же ваши? Из Государственной Думы.

Меня это предположение оскорбило. Я ответил шепотом, но резко:

– Как это вам могло прийти в голову?

Он понял.

– Ну, слава богу, простите… Я приказал их задержать.

Гучков продолжал говорить об отречении.

Генерал Рузский прошептал мне:

– Это дело решенное… Вчера был трудный день… Буря была…

– …И, помолясь богу… – говорил Гучков… При этих словах по лицу Государя впервые пробежало что-то… Он повернул голову и посмотрел на Гучкова с таким видом, который как бы выражал: «Этого можно было бы и не говорить…»

* * *

Гучков окончил. Государь ответил. После взволнованных слов А.И. голос его звучал спокойно, просто и точно. Только акцент был немножко чужой – гвардейский:

– Я принял решение отречься от престола… До трех часов сегодняшнего дня я думал, что могу отречься в пользу сына, Алексея…

Но к этому времени я переменил решение в пользу брата Михаила… Надеюсь, вы поймете чувства отца…

Последнюю фразу он сказал тише…

* * *

К этому мы не были готовы.

Кажется, А.И. пробовал представить некоторые возражения…

Кажется, я просил четверть часа – посоветоваться с Гучковым…

Но это почему-то не вышло…

И мы согласились, если это можно назвать согласием, тут же…

Но за это время столько мыслей пронеслось, обгоняя одна другую… Во-первых, как мы могли «не согласиться»?. Мы приехали сказать царю мнение Комитета Государственной Думы…

Это мнение совпало с решением его собственным… а если бы не совпало? Что мы могли бы сделать?

Мы уехали бы обратно, если бы нас отпустили… Ибо мы …. –ведь не вступили на путь «тайного насилия», которое практиковалось в XVIII веке и в начале XIX…

Решение царя совпало в главном…

Но разошлось в частностях…

Алексей или Михаил перед основным фактом – отречением – все же была частность… Допустим, на эту частность мы бы «не согласились»… каков результат?

Прибавился бы только один лишний повод к неудовольствию. Государь передал престол «вопреки желанию Государственной Думы». И положение нового государя было бы подорвано.

Кроме того, каждый миг был дорог. И не только потому, что по шоссе движутся вооруженные грузовики, которых мы достаточно насмотрелись в Петрограде и знали, что это такое, и которые генерал Рузский приказал остановить (но остановят ли?), но еще и вот почему: с каждой минутой революционный сброд в Петрограде становится наглее, и, следовательно, требования его будут расти. Может быть, сейчас еще можно спасти монархию, но надо думать и о том, чтобы спасти хотя бы жизнь членам династии. Если придется отрекаться и следующему, – то ведь Михаил может отречься от престола… Но малолетний наследник не может отречься – его отречение недействительно. И тогда что они сделают, эти вооруженные грузовики, движущиеся по всем дорогам? Наверное, и в Царское Село летят – проклятые… И сделались у меня: «Мальчики кровавые в глазах»…

* * *

А кроме того…

Если что может еще утишить волны, – это если новый Государь воцарится, присягнув конституции…. Михаил может присягнуть. Малолетний Алексей – нет… –

* * *

А кроме того…

Если здесь есть юридическая неправильность… Если Государь не может отрекаться в пользу брата… Пусть будет неправильность!.. Может быть, этим выиграется время…

Некоторое время будет править Михаил, а по– –519 –том, когда все угомонится, выяснится, что он не может царствовать, и престол перейдет к Алексею Николаевичу…

* * *

Все это, перебивая одно другое, пронеслось, как бывает в такие минуты… как будто не я думал, а кто-то другой за меня, более быстро соображающий…

* * *

И мы «согласились»…

* * *