Дни гнева, дни любви

Я поспешно распахнула дверцу кареты.

– Я могу идти, сударь?

– Да, – уже более твердым тоном сказал Кайе де Жервилль, – а гражданину мэру я передам, что вы нездоровы.

Зло усмехаясь, я соскочила на землю и зашагала по улице. Ох уж эти представители новой власти! Называют друг друга «гражданами», демонстрируя пресловутое равенство и братство, а сами берут взятки не хуже любого судейского при Старом порядке. Ах, поскорее бы забыть обо всем этом! Я хочу наконец вернуться домой…

Денег у меня не было, и я никак не могла уговорить извозчиков подвезти меня в кредит. Мне пришлось до самой площади Карусель идти пешком. Я шла, страшно чертыхаясь в душе.

Тихо было в доме. Ни звука не доносилось из комнат. Но я сразу, едва вошла, ощутила знакомые ароматы – запах меда, кофе и мускуса. Наконец-то… Силы едва не оставили меня. Я прислонилась к стене, переводя дыхание. Потом волнение отступило, я почувствовала, что прихожу в себя.

Я прошла в гостиную. Там был, как всегда, полумрак, и золотистые портьеры сдерживали поток солнечных лучей. Сначала мне показалось, что здесь никого нет. И только позже я заметила чью-то голову, возвышающуюся над спинкой стула. По копне жестких курчавых волос нетрудно было определить моего управляющего.

– Здравствуйте, сударь, – сказала я, медленно направляясь к нему и без сил опускаясь на диван.

После тюремной обстановки все, что окружало меня здесь, казалось домашним, уютным, необыкновенно милым. От волнения, снова накатившего на меня, я никак не могла развязать ленты шляпки.

– Здравствуйте, мадам.

Он отложил книгу и деликатно помог мне справиться со шляпкой.

– Мы так ждали вас, мадам.

Он объяснил мне, почему дом так пуст сейчас. Дети с Маргаритой были в церкви. Служанки отпущены по домам. В доме оставалась только Дениза, да и она была в саду.

– А адмирал? – спросила я, полагая, что мне давно следует оформить разрыв с этим человеком. – Где он живет? В гостинице?

– Нет, мадам, он эмигрировал. Он скрывается. Впрочем, они все теперь скрываются.

Я молча смотрела на Паулино, ничего не понимая. Кто скрывается? Зачем? Я на свободе, а адмирал скрывается?

– Расскажите мне. Я ничего не знаю, Паулино.

– Не знаете о расстреле на Марсовом поле?

Я отрицательно качнула головой. В самом деле, я же не на прогулке была, а в тюрьме.

– Три дня назад на Марсовом поле собрались республиканцы, чтобы подписать петицию о низложении короля. Мэр Парижа собрал войска и, зацепившись за какой-то пьяный дебош, как за предлог, приказал стрелять. Убито около двух тысяч санкюлотов.

– А адмирал? Он тоже был там?

– Нет. Но он помогал составлять текст петиции. Их всех теперь хватают. Якобинцы бегут кто куда: в Англию, в провинцию, во всякие укромные углы. Не только адмирал исчез. Исчезли Дантон, Робеспьер, Марат, Демулен…

– Ох, довольно!

Я подозревала, что Франсуа бежал к своей матери, в Овернь, и при желании легко могла бы донести. Но я лишь молча выслушала рассказ Паулино, ничем не выдав своего к нему отношения. Да и что мне за дело до того, что в лагере революционеров начались распри, что они теперь стреляют друг в друга?

– Послушайте, Паулино… Валери уже рылась в моем сейфе?

Густые брови мулата сердито сдвинулись.

– Да, мадам. Она приходила сюда.

– И что же она забрала? Вернее, хоть что-то оставила?

– Оставила ваше первое обручальное кольцо, мадам, и серьги, которые подарила вам королева…

– Как, и то ожерелье, которое подарил мне Эмманюэль, она тоже взяла?

– Да.

Я сжала зубы. Итак, из той части фамильных драгоценностей, что передал мне отец, и тех, что перешли мне от рода д'Эненов, осталась одна чепуха. Кольцо, серьги – тьфу! Что значат они по сравнению с тем, что я имела?

Словно угадав мои мысли, Паулино сказал:

– Еще одно неприятное известие, мадам…

– Ох! – выдохнула я. – Говори уж все сразу, не тяни!

– Клавьер перекупил все векселя у других банкиров и дал срок для выплаты долга месяц.

– Какая сумма? – спросила я, сдерживая дыхание.

– Девятьсот тысяч, мадам.

Ну что ж. Теперь можно считать, что если уж я не упала в обморок, услышав эти слова, то теперь вынесу все, что угодно.

– Ступайте в кабинет, – сказала я сдавленным голосом, – возьмите все бумаги и принесите сюда. У меня нет сил. Нам надо во всем разобраться…

Пока Паулино ходил, я добрела до шкафчика, достала бутылку коньяка и выпила большую рюмку одним духом. Мне хотелось хоть чем-то взбодрить себя. Коньяк жгучей волной разлился по груди, и я почувствовала, что тверже стою на ногах.

Паулино выложил передо мной охапку шуршащих бумаг. Чего тут только не было – расписки, копии займов, квитанции, долговые письма, заверения… Я некоторое время перебирала все это, ничего не понимая, а потом вопросительно взглянула на мулата.

– Паулино, сколько у нас денег наличными?

– Полтораста тысяч наберется, мадам.

– Так… Посмотрим, чем же я владею. Ведь я еще владею кое-чем, не правда ли?

– Да, – уклончиво ответил он, – кое-чем. Тем, что осталось от вашего приданого и имущества господина Эмманюэля.

– У меня было три замка. Что с ними?