Дни гнева

Симон первым перешел через рокочущий поток по стволу толстого дуба. Он знал все тропы в лесу. Пересечь вспухшую от дождя реку можно было только здесь. Они должны были без промедления уйти как можно дальше от хутора, пройти через весь Жалльский лес, чтобы до наступления утра покинуть владения Амбруаза. Лесорубы перекинули этот временный мостик, не приделав перил, замшелый ствол был скользким. Симон осторожно ступил на него. Дойдя до конца и убедившись, что ствол достаточно прочен, он позвал дожидавшуюся его сигнала Камиллу. «Все в порядке! — крикнул он, перекрывая грохот потока. — Можешь идти. Только смотри осторожней, там скользко». Камилла опасливо подошла к самому мостику, но ступить на него не смогла — ее охватил страх. Тогда, чтобы подбодрить ее, Симон, смеясь и хлопая в ладоши, запел песню, которую они с братьями горланили в детстве, когда им становилось страшно в лесу. «В лесок мы не пойдем / Орешину ломать, / Мы девицу пошлем / Орехи собирать…» Симон пел во весь голос, чтобы перекричать шум воды и прогнать страх Камиллы.

Амбруаз Мопертюи бродил по лесу, стараясь разогнать дурные мысли, навеянные тяжелым сном, и вдруг встрепенулся. Застыл на месте, как охотничий пес, учуявший дичь. Сердце его учащенно забилось. Со стороны реки донесся голос, сливавшийся с шумом потока. Уж не сама ли река кричала человеческим голосом, исторгнутым из гранитных скал? Что за безумный клич в такой ранний предрассветный час? Амбруаз бросился к реке.

Пригнувшись, он бежал в мокрой высокой траве, хлеставшей его по лицу. Бежал, весь обратившись в слух. Голос звучал теперь совсем близко. Отдавался эхом меж скалистых берегов и древесных стволов. И Амбруаз узнал его. То был голос Симона. Пел Симон.

Поток пел голосом Симона-вора, Симона-поджигателя. Слова веселой песенки вырывались из рева воды. «Цикада спит в кустах, / Ее ты не буди… / Скорее с нами в пляс. / Все пляшут, посмотри, / Пляши и веселись, / С кем хочешь обнимись…» Песенка звучала как насмешка над всем белым светом. И, конечно же, над ним, Амбруазом Мопертюи.

Задорная песенка Симона, его радостный голос придали Камилле смелости. Преодолев страх, она ступила на дубовый мостик и уже дошла почти до середины, расставив для равновесия руки. «Пусть звонкий щебет птах / Нарушит сладкий сон… / Скорее с нами в пляс, / Все пляшут, посмотри…»

Старый Мопертюи подобрался к самому ущелью, мостик был совсем рядом. Притаившись в траве, он глядел, как кто-то медленно, неуверенно, расставив руки, движется по перекинутому через ущелье бревну. Амбруаз видел фигуру идущего неясно, со спины, но то был Симон, кто же еще! Симон-беглец, Симон-горлопан, Симон-грубиян. Скорчившись в траве, Амбруаз видел только фигуру на мостике, не замечая другого человека, поджидавшего на той стороне ущелья. Он не сводил глаз со спины идущего, уверенный, что это Симон. Это он, он шел мелкими нетвердыми шажками по замшелому стволу и распевал во все горло. Амбруаз сверлил его взглядом, в котором смешались ненависть и злорадство.

«Пусть звонкий щебет птах / Разгонит сладкий сон, / И шелест мягких трав, / И стрекозиный звон… / Скорее с нами в пляс, / Все пляшут, посмотри…» Камилле оставалось еще несколько шагов. Вдруг в воздухе просвистел увесистый, с кулак величиной, камень и угодил ей между лопаток. Камилла потеряла равновесие и, прежде чем Симон успел подскочить и удержать ее, поскользнулась и сорвалась.

Пение смолкло. Громкий вопль прорезал шум воды. Низвергся в бурлящий поток и мгновенно взлетел со дна ущелья вверх. Это был не мужской, а женский крик. Растерянный, Амбруаз Мопертюи встал во весь рост, ничего не понимая. Он целился в Симона и попал в Симона, это Симон свалился в реку, почему же снизу доносится голос Камиллы, а Симон — вон он, на другом краю ущелья? Но крик стих, и снова слышался лишь вечный ропот воды. Никто не пел, никто не кричал. Симон беспомощно застыл в немом оцепенении у пропасти. Не отрываясь, смотрел он вниз: там, на каменном ложе реки, лежало распростертое тело Камиллы, обращенное лицом вверх, словно она смотрела на него сквозь прозрачную воду. Это было похоже на страшный сон: он видел самого себя, своего двойника, с зелеными глазами, с размозженными о камни руками и ногами. И снова просвистел камень. Снова ухнул вниз и взлетел вверх меж скал крик. Снова упало в воду тело.