Дни испытаний

— Отец, говорите? Казанцев Сергей Артамонович. — Женщина внимательно посмотрела на Нину. — Сейчас узнаю.

— Сестра! — позвал негромкий мужской голос. И только тут Нина заметила, что в этой узкой, удлиненной комнате немало людей. Сестра взяла у мужчины градусник и, не взглянув на шкалу, ушла в соседнюю дверь. Люди в приемной негромко разговаривали, но Нина не слышала их. Запомнился только рассудительный пожилой бас:

— Сюда каждый с одной думой идет — как быстрей назад вырваться…

«Вырваться! Вырваться! Увести с собой папу».

Вошла сестра. Пробежала глазами по лицам больных, ища Нину. Негромко сказала:

— Казанцева! Пойдемте со мной. Вас туда просят.

«Что это? Зачем? Хорошо или плохо? Надо спросить. Почему я боюсь спросить?»

Может быть, и сестра боялась ее вопросов, поэтому заговорила сама:

— Как звать-то тебя? Нина, значит. Ты скинь пальтецо. Я вот здесь его повешу. Здесь никто не возьмет. Надень халат. Без халата туда не пустят.

— К папе?

— Врачи тебя звали, Нина. В ординаторскую. Идем, идем, Нина. Вот сюда, за мной. Ты у нас бывала когда? Тут недалеко. Василий Петрович сам хочет с тобой поговорить. Василий Петрович Криницин. Профессор. Слышала такого?

Сестра говорила быстро. Даже задавая вопросы, она не останавливалась, не делала пауз.

Некрутая лестница и коридор привели их к большой светлой комнате. Здесь было много людей в белых халатах и шапочках. Когда сестра ввела Нину, голоса оборвались на полуслове. Но никто не смотрел на Нину. Все взгляды словно магнитом притягивало к высокому плотному человеку, стоявшему у окна.

«Профессор Криницин», — догадалась Нина. И, как это ни нелепо, стала упорно вспоминать, где она слышала эту фамилию. Наверное, от отца, но зачем это сейчас? Она отмахнулась от ненужных мыслей и тоже стала смотреть на высокого врача, смотреть испуганно и умоляюще, словно дело было не в состоянии отца, а в этом человеке, словно то, что он должен был сейчас ей сказать, зависело только от него.

— Казанцева? — негромко спросил врач.

— Нина, — подсказала сестра.

— Казанцева Нина, — неизвестно для чего повторил врач и также неизвестно для чего чуть приподнял белую шапочку. Из-под нее показались темные с белыми нитями волосы.

— Что с папой? — спросила Нина.

— Вашего отца привезли к нам в тяжелом, очень тяжелом, безнадежном состоянии.

Профессор старался говорить мягко, но это только подчеркивало грозный смысл его слов.

— У него…

— Он… папа… — перебила Нина и остановилась не в силах выговорить страшное.

— Да, он умер, — сказал врач. — Развязка была…

— Умер! — горестно вскрикнула Нина.

Еще войдя в комнату; она догадалась об этом, и все-таки удар казался ей предательски неожиданным.

Профессор говорил еще. Говорил о том, что смерть была неотвратима, о том, что он много слышал о Сергее Артамоновиче и вдвойне жалеет его. Нина не слушала. Горе теснило ей грудь, клонило к земле.

«Папа, папа! Как же ты мог, как же ты мог! — повторяла она мысленно. — Я не хочу, не хочу без тебя, папа. Я не буду без тебя».

И вдруг вспомнила, как капризничала дома, и там была Царицей. А отец во всем потакал ей. Особенно после того, как ушла мама. Все боялся, что ей не хватает нежности…

Вот она стоит против отца и кричит: «Уйди, ты надоел мне, надоел своей вечной опекой». Это была обидная неправда. Но Нина только что вышла из больницы, сильно хромала, волновалась из-за ноги. Осуждая себя даже в эти минуты, она все-таки продолжала выкрикивать нелепые, словно не ее, Нинины, а чужие слова.

А отец только беспомощно взглянул на нее и ушел в свою комнату.

Размолвка была короткой. Через несколько минут Нина уже просила прощения. Но сейчас все существо ее содрогнулось от боли за отца: «Папа, родной, милый, прости меня, папа»…

— Я пойду к нему, — сказала Нина.

Но врач не разрешил:

— Тело в морге, вас туда не пустят.

«Тело, — подумала Нина. — Не папа, а тело». И страшный смысл происшедшего, как-то по-новому обнаженный, дошел до нее.

Она не могла больше стоять в этой комнате. Горе толкало ее куда-то. Обогнав на лестнице полную пожилую женщину, Нина сбежала вниз, накинула пальто. Вспомнила: «На мне же халат».

В приемную вошла женщина, которую обогнала Нина. Она что-то сказала. Нина не слышала что, но в комнате вдруг грохнул дружный смех. Смеялись все — и басовитый мужчина, и модно одетая женщина, и старуха, и даже сидящий рядом с ней мальчик.

Они смеялись, а Нина дико озиралась на них и никак не могла развязать прыгающими пальцами тесемки халата.

— Миокардит — это болезнь, моя милая нянечка, а не фамилия, — добродушно сказал мужчина. — А фамилия моя Кирбенников.

— Может, и так, — ответила няня. — Я, милый, третий день здесь. Не знаю еще…

Слова ее покрыл новый взрыв смеха.

Нине удалось, наконец, сбросить халат. Она выбежала на улицу и, содрогаясь от беззвучных рыданий, ткнулась лицом в холодную стену дома. Боль перемежалась с обидой, едкой, застилающей глаза.