Дни испытаний

Ростовцев вышел из комнаты и вернулся вскоре с большим чайником. Осторожно поставил его на стол и затем, откупорив бутылку, наполнил молча одну из кружек водкой. Достав из чемодана еще фляжку, он налил в другую кружку немного какого-то красного сиропа и всыпал сахар. Все это он медленно помешивал ложечкой, не обращая ни малейшего внимания на следящего за его действиями неразговорчивого соседа. Физиономия Ковалева постепенно вновь начала хмуриться и окончательно вытянулась, когда вторая кружка была наполнена не водкой, как первая, а сиропом. Вторично осердившись, Ковалев опять схватил пистолет и, посапывая носом, с остервенением принялся натирать его тряпкой.

Заметив это, Борис лукаво улыбнулся, но вскоре сделался снова серьезным. Перемешав жидкости, он освободил кружки, ополоснул водой из чайника и снова поставил на стол. Ковалев уже не следил за всем, что происходит, и, когда на его плечо легла рука Бориса, невольно поднял нахмуренное лицо, намереваясь, повидимому, надерзить.

– Может быть, со знакомством...- услышал он осторожное предложение.

– Я – что ж... Я – пожалуй.

После второй порции Ковалев нашел, что смесь, приготовленная Ростовцевым, очень вкусна, и выразил сожаление, что бутылка уже опустела.

– Ты, Борис, хороший парень. Я тебя встретил неважно, ну, да ты не сердись. Кто старое помянет... знаешь? А у меня – тоска. Через эту тоску я и младший лейтенант до сих пор. Кто со мной кончал, пишут: кто старшим лейтенантом, кто капитаном, а один майором ходит. А я все младший.

– Так ты не пей,- в тон ему ответил Ростовцев.

Новые друзья закурили.

За окном темнело. В комнате стало мутно от сумерок и табачного дыма. Ростовцев попытался зажечь свет и несколько раз щелкнул выключателем. Ковалев, следя за его попытками, махнул рукой и сказал:

– Брось, все равно не зажжется. На станции топлива нет.

Ростовцев сразу вспомнил, где он находится. Там, откуда он приехал, были и топливо, и свет.

Ковалев поднялся и, пошатываясь, достал из-под кровати хитроумное приспособление, составленное из двух консервных банок и фитиля.

– Лампа «Чудо», – произнес он торжественно, водрузив на стол сооружение. – Да будет свет!

Лампа «Чудо» долго не хотела зажигаться. Пришлось употребить булавку, чтобы расправить фитиль. Только после этого она нерешительно выпустила вверх коптящий язык пламени, подмигнула по-свойски кому-то и, наконец, успокоилась.

– Фронтовое изобретение,- кивнул Ковалев в сторону «Чуда».- Еще в землянке зажигал, когда в обороне сидели.

– И давно ты воюешь? – спросил Ростовцев, понимая, что к Ковалеву надо обращаться на «ты».

– Да уж поболее года,- ответил тот.- За это время всего испробовал. Но самое тяжелое – это отступать! Проходишь, бывало, через деревеньку, свою, русскую деревеньку, и сердце коробом ведет. Люди на тебя смотрят, как на защитника, а ты уходишь. Идешь, и глаза не знаешь куда девать. Так бы вот взял и провалился сквозь землю. Совестно!.. Ну, зато последнее время дали мы немцу! Как нажали, так сотни две километров и гнали, не останавливаясь! Вот это война! Вот это по-моему!

Ковалев заметно воодушевился, вспомнив прошлые дела. Но вдруг он понизил голос до шопота и, нагнувшись, таинственно спросил Ростовцева:

– А слышал, куда нас теперь отправят?

– Нет, а что?

– Говорят, будем воевать на севере, в Карелии. После отдыха перебросят туда. А здесь, дескать, и без нас справятся.

– Откуда ты знаешь?

– Земля слухом полнится,- неопределенно ответил Ковалев и, помолчав, добавил: – Об этом все говорят.

Ростовцев нахмурился. Он подумал, что мало хорошего в том, что секреты так быстро перестают быть секретами, и обратил внимание своего собеседника на это обстоятельство. Тот равнодушно махнул рукой и заявил:

– А чего ж тут удивительного? Писаря-то в штабе ведь ребята свои. Языки им не завяжешь...

– Это и плохо,- возразил Ростовцев.- Вот потому вы и отступали, наверно, что языки кое-кому не прижали.

– Чудной ты человек,- снова махнул рукой Ковалев и замолчал, считая, что бесполезно говорить на тему, которая, по его мнению, не заслуживала внимания.

2

На другой день Ростовцева вызвал к себе начальник штаба полка майор Крестов. Ростовцев слышал от других, что это был требовательный к себе и подчиненным человек. Многим из командиров он не нравился потому, что эта его требовательность порою переходила в грубость. Но другие, напротив, восхищались им как человеком, слова которого никогда не расходились с делом.

– Что ж такого, что кричит иногда? – говорили они.- Зато уж если скажет что-нибудь, то как топором отрубит. Твердый характер! С таким воевать можно!

У двери кабинета начальника штаба никого не было. Ростовцев хотел было постучать, но вдруг услышал, как из комнаты донесся повышенный хриплый голос.