Дни испытаний

– Вот чудак!- улыбнулся Ветров.- Зачем же ее резать? Или она у вас лишняя? Конечно, если она вам не нужна, – пошутил он, – скажите мне, и я, уж так и быть, по дружбе, могу отхватить ее там, где вы укажете. Но, на мой взгляд, ноги вам еще пригодятся, хотя бы для того, чтобы после войны потанцевать с девушкой, которая вам письма каждый день присылает.

– А откуда вы знаете?- смущенно улыбнулся больной.

– Я все знаю. Знаю, что вы читаете эти письма, грустите и думаете: «Вот останусь я без ноги, она меня разлюбит, и буду я самый несчастный человек на свете...» Потом вы достаете папиросы и курите пачку за пачкой, портя себе легкие и отдаляя свою с ней встречу.

– Почему?

– Потому что хворать будете дольше, если не бросите курить.

– Я тогда брошу, доктор.

– Опять крайность! Зачем же сразу бросать? От этого ваше настроение еще сильнее испортится. Курите, но только немного.

– Три папиросы можно?

– Можно даже десять сначала, а потом меньше. Не беритесь сразу – надорветесь. Надо все делать терпеливо... И хворать надо терпеливо, и нервничать не надо. Потерпите, и летом мы еще с вами в догонялки играть будем.

– Неужели я даже бегать смогу? – с надеждой спросил больной.

– Еще как! Но при одном непременном условии.

– Каком же?- больной с тревогой ждал ответа.

Ветров вздохнул и сказал:

– О, условие это тяжелое. Боюсь, что вы его не выполните, и тогда – все пропало.

– Ну, какое же, доктор? Ну, говорите!

– Вы должны хорошо кушать. Съедать все, что вам приносят, и еще просить добавки! Поняли?

– Понял,- облегченно вздохнул Золотов.- А я уж испугался... Думал, что-нибудь трудное... Это я могу!

– А чего же раньше не ели?

– Не хотелось...

– А теперь?

– Теперь хочется, доктор. Вот сразу сейчас и захотелось.

– Вот это хорошо, Золотов. За это хвалю... Ну, а о мыслях ваших вы мне расскажете сегодня или нет?

Золотов смущенно заулыбался и ответил с расстановкой:

– Чего же о них говорить... Вы, оказывается, сами все знаете... Вы какой-то всевидящий... Удивительно!

Ветров засмеялся и встал.

– Ладно, ладно, давайте-ка спать, а то мы всех разбудим. Спокойной ночи!-он пошел к выходу, но на дороге его остановил громкий шопот Золотова.

– Доктор, там в тумбочке папиросы... Возьмите, пожалуйста.

– Это зачем же?

– Возьмите и курите.

– Нет, нет, спасибо,- запротестовал Ветров.- У меня есть свои. Мне не надо. Сами курите, пока разрешаю...

– Ну, доктор,- умоляюще зашептал Золотов,- возьмите, пожалуйста. Я вас очень прошу... Не обижайте меня.

В тоне его было столько просьбы, что Ветров, пожав плечами, нагнулся, открыл тумбочку и, вытащив нетронутую пачку, сунул ее в карман халата. Придя домой, он достал неожиданно полученные папиросы, повертел в руках и положил в чемодан, чему-то улыбнувшись.

На другой день ему сообщили, что больной Золотов преобразился. Он улыбался, разговаривал с окружающими, с сестрой, и в обед съел все, что принесли, потребовав даже добавки. За время пребывания в госпитале это случилось с ним в первый раз.

Услышав об этой перемене, Ветров невольно подумал, как мало иногда нужно, чтобы преобразить страдающего человека. Стоит только уделить ему лишних пять минут, чтобы вдохнуть надежду несколькими теплыми словами, стоит только показать, что врач интересуется им и абсолютно уверен в его выздоровлении, и больной приобретет интерес к жизни, будет стараться поскорее приблизить это выздоровление и поэтому выполнять все указания и назначения.

Срок, который дал Ветров Кате для наведения порядка, истек. Благодаря ее стараниям палаты преобразились, и Ветров счел возможным похвалить ее. Однако он предупредил, что наведенный порядок должен сохраняться и в будущем, и что за это она должна будет отвечать в первую очередь.

Катя растаяла от похвалы и кокетливо сощурила глазки. Она, повидимому, очень любила, когда ее хвалили, Это надолго сообщало ей хорошее настроение, и она весело летала по отделению с лекарствами, стуча своими сапожками о паркет и вполголоса мурлыкая песенку. В это время ее невыразительные водянистые глаза приобретали какой-то новый оттенок. Но хорошее настроение Кати, как оказалось, могло отражаться на ее работе далеко не в хорошую сторону, в чем вскоре Ветрову пришлось убедиться.

Осматривая одного из своих больных, он осведомился о его самочувствии. Больной, молодой парень с широким добродушным лицом, медлительный и степенный, ответил, по обыкновению сильно упирая на звук «о».

– Вообще-то ничего, доктор. Но вот голова побаливает.

Ветров, убедившись, что эта жалоба не существенна, сказал все же:

– Ну, это пустяки. Я вам выпишу порошочки, и все пройдет.

– Да мне уж дали порошочек, – нехотя заявил больной.

– Кто же дал?

– Сестра дала. Да уж больно порошочек-то горький. Его и не съешь. И много очень. Я, было, попробовал, но уж очень не вкусно. А сестра велит все сразу...

– Где же он у вас? – спросил Ветров, заинтересовавшись таинственным порошком.

– Вот лежит.

На столике, рядом с кружкой, лежала белая горка порошка величиной с добрую столовую ложку.