«...Сегодня же войска Степного и Воронежского фронтов сломили сопротивление противника и овладели городом Белгород.
Месяц тому назад, 5 июля, немцы начали свое летнее наступление из районов Орла и Белгорода, чтобы окружить и уничтожить наши войска, находящиеся в Курском выступе, и занять Курск.
Отразив все попытки прорваться к Курску со стороны Орла и Белгорода, наши войска сами перешли в наступление и 5 августа, ровно через месяц после начала июльского наступления немцев, заняли Орел и Белгород.
Тем самым разоблачена легенда немцев о том, что будто бы советские войска не в состоянии вести летом успешное наступление.
В ознаменование одержанной победы...»
Дальнейшее Тамара не слышала. Радость охватила ее, и она даже несколько растерялась. Ее город, ее родной город, в котором была знакома каждая улица, каждая площадь, в котором остались ее отец, и мать, этот город был, наконец, свободен! Почти два года она не получала из Орла писем, и больше двух лет она не видела своих родных. А теперь Орел освобожден. Снова свободен!
Отложив шитье, Тамара поднялась. Она испытывала потребность двигаться, что-то делать, куда-то спешить, с кем-то говорить. Подойдя к зеркалу, она оправила прическу и надела берет. Но тотчас же сняла его и отложила. Повернувшись, она бросила взгляд на спящую подругу. Ничего не слышавшая Катя дышала глубоко и ровно. Разжатый кулачок ее спокойно лежал на подушке рядом с головой.
«Как она может спать, когда передали такое известие?»— подумала Тамара. Ей захотелось разбудить ее и поделиться своей радостью. На носках она подошла к койке и шопотом позвала:
— Катя!
Не получив ответа, она положила руку на ее плечо и легонько толкнула. Тело спящей безвольно качнулось, но глаза остались закрытыми.
— Катя!— позвала она уже громче.— Да проснись же! Проснись, говорю тебе!— Разжигаемая нетерпением, Тамара принялась решительно тормошить подругу.
Наконец, катины веки вздрогнули и приподнялись.
— Что?..— спросила она, лениво потягиваясь.— Что?
— Орел! Орел освобожден! Вставай!
— Сейчас...— Катя сладко и откровенно зевнула, а потом, повернувшись лицом к стене, сделала попытку заснуть снова.
— Катюша, лентяйка!— притворно рассердилась Тамара.— Разве можно спать в такой день? Поднимайся!
Она насильно усадила подругу на кровать и, не будучи в силах сдерживаться, расцеловала крепко и настойчиво.
Еще раз зевнув, Катя пришла в себя. Не отвечая на объятия и недоумевая по поводу их происхождения, она невольно спросила:
— Что же, наконец, случилось? Ничего не понимаю. Объясни толком.
— Орел! Понимаешь? Мой город освободили. Сейчас приказ Сталина передавали. Орел и Белгород. Понимаешь?..
— Ну, хорошо,— заявила она, потягиваясь.— Предположим, освободили. Ну, а я при чем? За что ты меня целуешь?..— Катя посмотрела в лицо Тамаре, положила руку на ее лоб и серьезно сказала:— Мне кажется, у тебя жар.
— Чудачка ты. Да ведь я же рада! Я сейчас готова не только тебя, а всех расцеловать!
— Всех? — с сомнением спросила Катя.
— Конечно всех!
— Даже Льва Аркадьевича?
— Даже и его! Ведь такой день бывает раз в жизни!
— А если он рассердится?
— Кто?
— Лев Аркадьевич.
— Не рассердится он, чудачка ты моя,— весело сказала Тамара.— Он поймет.
Катя заинтересовалась.
— А доктора Юрия Петровича?— спросила она, подумав.
— Что? — не поняла Тамара.
— Ну, доктора Ветрова ты бы тоже поцеловала?
— Поцеловала бы.
Это Кате уже почему-то не понравилось. Она отвернулась и обиженно замолчала. Но дуться долго она не умела. Вскоре на ее лице опять появился интерес, и она спросила:
— А... а... — она запнулась от невероятной мысли, пришедшей к ней внезапно, и, собравшись с духом, решительно выпалила:— А нашего повара, дядю Гришу?
— И его бы тоже. И вообще всех, всех!
— По-моему, ты врешь,— усомнилась пораженная Катя.— А еще хвалишься, что всегда говоришь правду! Нехорошо...
—Я и сейчас говорю правду,— рассмеялась Тамара.
— А докажи!
— Как?
— Как...— Катя некоторое время думала, нахмурив брови. Потом она просветлела:— А вот как: ты поцелуешь первого, кто придет к нам в комнату сегодня, не говоря ему перед этим ни слова. Ладно?
— Да ведь к нам никто не ходит, Катя.
— Ну, а если все-таки кто-нибудь придет. Поцелуешь?
— Если придет — поцелую.
— Серьезно?