Дни испытаний

Ветров хотел возразить, но, передумав, смолчал.

В следующей палате обстановка была несколько лучше. Здесь лежали ходячие больные, и они, повидимому, сами заботились о том, чтобы помещение выглядело привлекательнее. Койки были заправлены, но тумбочки все–таки имели жалкий вид. От внимания Ветрова не ускользнули несколько окурков, брошенных в угол, и сизый дымок в воздухе от недавно выкуренных папирос. В третьей палате было примерно то же.

Для Ветрова стало ясно, что ему придется начать свою деятельность с самого прозаического — приведения в порядок своих палат. О дальнейшем он не успел подумать, потому что нужно было уже идти в операционную.

Операция прошла благополучно, и, когда после нее Ветров спросил Михайлова, какие у него будут замечания, тот, подумав немного, ответил:

— Особенно никаких. Вижу, что вы кое–что умеете.

Для Ветрова это уже было много. Он видел, что за его работой строго наблюдали, и ожидал, что критика будет беспощадной.

Вечером Ветров возвратился к себе в комнату. Включив чайник, он прилег на кровать и открыл книгу. Но чтение плохо давалось. Невольно он возвращался снова и снова к событиям прошедшего дня, и в голову одна за другой приходили мысли о том, что ему предстояло сделать. Их было так много, этих дел, что, не успев обдумать одно, он уже вспоминал новое и, думая о нем, боялся забыть прежнее. Это немного нервировало. Ветров отложил книжку в сторону и закрыл глаза. Он попытался успокоиться и отогнать от себя все назойливые мысли. В эту минуту в комнату постучали.

— Войдите…

Дверь, осторожно приоткрылась. Показалась сначала голова, а потом и вся фигура стучавшего.

— Можно, дорогуша? — спросил вошедший, нерешительно останавливаясь у порога.

— Да, конечно, — ответил Ветров, приподнимаясь с кровати.

Перед ним стоял пожилой человек небольшого роста, в поношенной, но чистой одежде, и домашних туфлях. Лицо его с седой бородкой и такими же усами было добродушным и приветливым. Сквозь очки, обтянутые проволочной оправой, смотрели добрые умные глаза. Ветрову не был знаком этот человек, и он подумал, что это, должно быть, комендант, пришедший по поводу прописки. В его представлении коменданты и управдомы выглядели именно так, как этот посетитель.

— Вам, вероятно, нужен мой паспорт? — сказал он извиняющимся тоном. — Я должен был бы сам занести, но уж, простите, задержался.

— Нет, дорогуша, мне не нужен ваш паспорт, — возразил вошедший. — Я, видите ли, ваш сосед по комнате и некоторым образом ваш сослуживец. Меня зовут Воронов, Иван Иванович. Моя обитель, если можно так выразиться, рядом — за стенкой. А как ваше имя — я уже узнал, не сердитесь.

Ветров понял свою ошибку. Он вдруг вспомнил, что шофер рассказывал ему о докторе Воронове, начальнике терапевтического отделения, человеке превосходном, по его словам, и слегка чудаковатом. Он смутился и почти насильно усадил старика на стул.

— Уж вы меня простите, — сказал он. — Я ведь вас принял за…

— За коменданта, — докончил с улыбкой Воронов. — Ничего, ничего. Это бывает. Комендант — лицо важное, и не всякого за него принять можно… А я к вам по делу. Вы не очень заняты?

— Я вас слушаю.

— Видите ли, дорогуша, ровно пятьдесят восемь лет тому назад, вот в такой же превосходный весенний вечер, я имел удовольствие впервые увидеть белый свет. Короче говоря, сегодня у меня день рождения. И, как вы думаете, можно ли миновать эту дату, не отметив ее ничем? Нельзя, дорогуша! Поэтому я торжественно приглашаю вас присутствовать у меня на банкете, где я буду хозяином, а вы будете представлять собою общество. Может быть, вам и не будет особенно весело, но уж, уважьте старика, согласитесь. Сегодня так сложились обстоятельства, что никто из моих знакомых посетить меня не может — все заняты. На вас вся моя надежда. Выпьем по рюмочке, попьем чайку, побеседуем немного — и разойдемся. Много времени я у вас не отниму. Согласны?

— Я очень обязан вам за приглашение.

В это время чайник, включенный ранее Ветровым, зашумел и выбросил из–под крышки струю пара.

— Вот и этот с нами просится, — пошутил Воронов. — Вы не возражаете? У меня есть, конечно, свой, но с двумя дело пойдет быстрее.

Комната Воронова оказалась несколько большей. Кроме кровати, стола и стульев в ней поместился шифоньер и аккуратная этажерка. Рядом на стене висела скрипка, старая, как и сам ее хозяин. Темный, скрепленный проволокой в нижней трети, смычок висел поверх.

— Вы играете на скрипке? — спросил Ветров Ивана Ивановича, который в это время расставлял на столе посуду.

— Немного, когда взгрустнется.

— Как бы я хотел вас послушать…

Воронов не ответил. Ветров подошел к этажерке и стал рассматривать фотографии, которые стояли здесь в простеньких рамочках. Одна из них заинтересовала его. Улыбаясь, с нее смотрело миловидное девичье лицо.

— Иван Иванович, это ваша дочь? — спросил Ветров.

— У меня не было детей, — ответил Воронов, не оборачиваясь. — Я не женат.

Ветрову показалось, что чашка, которую ставил Воронов, стукнула о блюдце сильнее.

— Это просто моя знакомая… Давнишняя знакомая.

— Красивая девушка.