Дни испытаний

– Эшелон с продовольствием, как вы знаете, задерживается, – спокойно продолжал Ростовцев. – В полку, вероятно, будут срезаны нормы питания. У нас продуктов оставлено на три недели. Это для базы более чем достаточно. Мы с Ковалевым решили отделить двухдневную норму, а остальное отправить в полк. Это первое...-Ростовцев остановился, ожидая вопросов, и, так как их не последовало, продолжал: – А второе то, что наша оборона еще не готова. Для нас ясно, товарищи, что сейчас придется кончать строительные работы в самое ближайшее время.

– Раньше четырех дней не закончим, – сказал один из бойцов, качнув головой. Он взглянул на Ростовцева и, встретившись с его упрямыми серыми глазами, неожиданно смутился.

– Надо закончить завтра к вечеру, товарищ Веселов, и не позже! Для этого я и собрал вас, – жестко возразил Ростовцев. – И плюс ко всему надо построить еще и третий дзот с бойницами в сторону железнодорожного полотна и озера. Младший лейтенант правильно подметил, что именно этот участок у нас слаб, потому что лед на озере еще крепок и свободно может выдержать тяжесть человека. Если нас при нападении обойдут, то мы не будем в состоянии защищаться с этой стороны. Все это, повторяю, должно быть кончено не позднее, чем завтра к вечеру.

Тимошихин, раскуривший, наконец, свою трубку, выпустил клуб дыма и утвердительно кивнул головой:

– К вечеру надо кончить.

Тимошихин не любил говорить много. Смуглый, морщинистый и уже немолодой, он казался с первого взгляда медлительным и неповоротливым. Вначале, наблюдая за его работой, Ростовцев даже раздражался. Прежде, чем что-либо сделать, он долго размышлял о чем-то, присматривался, потом, словно нехотя, брал топор и опять думал. И лишь после этого не спеша начинал работать. Щепки из-под топора никогда не улетали далеко и, казалось, падали они тоже медленно. И, однако, когда наступал перерыв, то у Тимошихина было сделано больше, чем у кого-либо другого. Он не любил и праздного любопытства. Заметив, что за его работой наблюдают, он начинал хмуриться, сопеть и, наконец, с сердцем вонзал топор в бревно, садился, закуривал свою трубку и неторопливо говорил:

– Шел бы лучше, браток, на свое место. Чего ты на меня уставился, а?

Однако, сам он видел все, даже если был занят своим делом. Заметив неумелые движения новичка, он обычно подходил к нему, молча показывал, как следует держать инструмент, молча делал несколько показательных взмахов и спрашивал:

– Понял?

Если новичок говорил «да», то он оставлял его. Если же у новичка опять ничего не получалось, то все повторялось со строгой последовательностью с самого начала и оканчивалось тем же вопросом.

До войны Тимошихин был плотником. Поэтому он любил топор и мог им сделать любую вещь, не употребляя никакого другого инструмента. Но кроме топора он прекрасно умел работать в бою и штыком. Про него рассказывали, что в тот день, когда его приняли в партию, он, участвуя в боевой операции, без всякой спешки заколол двух немцев, вступивших с ним в единоборство, а третьему скрутил руки за спину и приволок его к своим. Опустив его на землю перед командиром батальона, он хмуро взглянул на пленника и по привычке спросил:

– Понял?

Может быть, до немца тогда и не дошло это русское слово, но вид пленного говорил, что после этого случая о русских он все-таки понял многое.

И сейчас, когда Тимошихин поддержал его, Ростовцев сразу проникся уверенностью, что завтра к вечеру строительство дзотов будет окончено обязательно. Он с уважением посмотрел на Тимошихина, ожидая, что тот будет говорить еще, но Тимошихин молчал и лишь невозмутимо покуривал свою трубку.

– Разрешите мне, товарищ лейтенант? – звонким голосом спросил Веселов.

– Пожалуйста.

Веселов поднялся с места и, сбиваясь, сказал:

– Я предлагаю отослать в полк все продукты. Нам легче. Мы будем только работать, а там воюют. Мы должны помочь им. В полку труднее... Я предлагаю отдать им все. А дзоты, товарищ лейтенант, мы построим. Я давеча не подумал. За сутки построим, – он сел и с некоторой гордостью посмотрел на окружающих.

– Неверно, товарищ Веселов, – резковато возразил ему со своего места Ковалев. – Неверно! Этого нельзя. Мы должны кормить людей. С голодным брюхом работать трудновато, да и сделаешь немного. Лейтенант прав: нужно оставить двухдневный паек, остальное отдать. Тридцатью порциями все равно полк не накормишь. Ты, Веселов, погорячился просто.

Веселов обиженно заморгал глазами, но ничего не сказал.

Некоторое время все молчали. Потом неожиданно поднялся Тимошихин, который до этого о чем-то сосредоточенно думал.