Дни испытаний

– Боюсь, что оно возможно, – ответил Ростовцев. После небольшой паузы он продолжал:- Во всяком случае, нужно быть ко всему готовым... Проверьте посты, прикажите личному составу спать не раздеваясь. Оружие должно быть в полной боевой готовности. Пусть даже это излишняя предосторожность, но вы сами как-то раз сказали, что финны опасны, когда еще есть снег. А снег пока не растаял.

Ковалев вышел.

Беспокойство не покидало Бориса. Спустя несколько минут он оделся и решил сам проверить посты и предупредить бойцов.

На улице подмораживало. Несмотря на позднее время, было светло. С высоты неподвижно, словно приклеенный, смотрел узкий серп луны. У домика, где помещался медпункт, Ростовцев разглядел чью-то фигуру. Подойдя ближе, он узнал Голубовского.

– Что вы здесь делаете, старшина? – спросил он, останавливаясь.

– Любуюсь небом, Борис Николаевич, – ответил Голубовский. – Очень тоскливо стало отчего-то, я и решил перед сном прогуляться... – он сделал паузу и спросил: – А вы тоже любуетесь?

– Да, между делом... Почему же вы затосковали? -Скучно?

– Немного... – Он помолчал. – Вы куда идете?

– Да вот посмотреть решил на свои владения.

– Можно с вами?

– Пожалуйста.

Они пошли рядом.

– Послушайте, Голубовский, – продолжал Ростовцев прерванную беседу, – вот вы любуетесь небом, природой, самим собой иногда. Но почему вы не любуетесь людьми, которые окружают вас, их жизнью, их поступками? Право же, к ним стоит присмотреться и о них стоит написать стихи.

– Не вам спрашивать об этом, Борис Николаевич,- укоризненно вздохнул Голубовский.

– Почему же не мне?

– Потому что вы сами художник. А художник любит красивое, великое, бессмертное.

– И вы считаете, что красивым, великим и бессмертным является тоска и грусть? – возразил Ростовцев. – Если вы будете думать только о себе, работать для себя, любить для себя, то не получится ничего великого и бессмертного. Но если вы будете жить для благополучия общества, то оно вас не забудет. Именно так живут наши люди. И в этом их простая настоящая красота, которую вы не хотите видеть. Посмотрите на наших солдат. В своих шинелях они кажутся на первый взгляд самыми обыкновенными, а между тем сколько таится в них этой простой красоты! Вызови я их сейчас и скажи, что нужно отдать жизнь за общее дело, и ни один из них не заявит, что ему страшно... Разве это не красота, разве это не величие? — Ростовцев испытующе взглянул на старшину и добавил: — Давайте говорить начистоту. Вот вам кажется, что вы лучше их... Нет, нет, не возражайте, — остановил он Голубовского, видя, что тот морщится. — Скажите, смогли бы вы поступить так же? Только откровенно.

Голубовский ответил не сразу.

— Я не задавал себе такого вопроса, — произнес он осторожно.

— А все-таки?

— Вероятно, поступил бы так же.

— Добровольно?

Голубовский замялся, подумал и, наконец, сказал тоном, в котором слышалась неуверенность:

— Добровольно...

— И сумели бы не испугаться так, как пугались прежде?

— Постарался бы...

— Смотрите же, старшина, — предупредил его Ростовцев, — одна из сторон человеческой красоты — это не бросать слов на ветер. Мне хотелось бы, чтоб наш разговор вы запомнили...

Вместе они прошли к Антонову, дежурившему у телефона. Связи попрежнему не было. Отдав необходимые распоряжения, Ростовцев вернулся к себе. Не раздеваясь, он лег и вскоре забылся в тяжелом полудремотном сне.

Проснулся он от ощущения чего-то необычного Он открыл глаза, и в это время с улицы донесся сухой звук одиночного выстрела. И сейчас же его сменила отрывистая резкая дробь автомата.

«Так и есть, — подумал Ростовцев, мгновенно вскакивая, — бьют со стороны дороги. Значит, я прав был!»

На ходу одевая полушубок, он выскочил на улицу. Навстречу ему бежал Ковалев. У крыльца они столкнулись.

— Что случилось? — почти крикнул ему Ростовцев.

— Часовой второго поста обнаружил противника. Со стороны дороги...

— Поднять людей! Дать осветительные ракеты!

В небо белой лентой взвилась ракета. Падая, она разгорелась ослепительным светом. На несколько секунд местность осветилась, как днем, и каждая ямка на снегу, каждый холмик в окружности стали отчетливо видны. Из обоих дзотов, обращенных в сторону шоссе, хлестнули пулеметные очереди. Трассирующие пули резали темноту. Казалось, кто-то проводил по воздуху маленьким красным угольком.

Противник залег, и первая атака, рассчитанная на неожиданность, захлебнулась.

Ростовцев, пригибаясь, добежал до крайнего дзота.

— Как дела? — крикнул он расположившимся здесь пулеметчикам.

— Дела нормальные, товарищ лейтенант, — ответил один из них. — С рассветом посчитаем, сколько уложили...