Дни, когда я плакала

У меня медленно отвисает челюсть. Картер. То, как он настаивал, чтобы я выполнила этот список. «У тебя там семь пунктов, а осталось всего восемь недель». Мое дыхание ускоряется. Я его убью. Нет, я уничтожу всё, что он любит. «Верни мне мой дневник, ты, придурок. Думаешь, я не знаю, что это ты, Картер?»

Я смотрю на танцующие пузырьки ответа. «Выполни этот список, или твой дневник станет достоянием общественности».

«Сделаешь это, клянусь, я тебя уничтожу».

Как только раздастся звонок, я сразу же отправлюсь прямо в кабинет директора Фалькона. Картер пожалеет о том, что вообще прикасался к моему дневнику. Он что, не в курсе, что у меня мама – юрист? Если хоть что-то из моего дневника станет достоянием общественности, его будущему придет конец.

Телефон вибрирует у меня на коленях. «Не стоило тебе меня так искушать». Потом он снова вибрирует, но не от сообщения. Меня отметили на новой фотографии.

Глава 5 Ложь обо мне, в которую верят люди

Ложь обо мне, в которую верят люди

1. Мне всё равно, когда мои белые друзья произносят слово на букву Н.

2. Я перестала общаться с Дестани, потому что с ней флиртовал Мэттью Рэдд.

3. Я поступила в Колумбийский университет благодаря политике равных возможностей.

4. Было «проще» избавиться от Дестани, потому что я поступила в Колумбийский университет, а она нет.

5. Что я вообще поступила в Колумбийский университет.

Я не единственный человек, отмеченный на фотографии. Весь наш класс, вся наша школа были отмечены на ней. Я слышу, как одновременно вибрируют их телефоны, и вижу, как они читают список у себя под партами.

Потом они поднимают головы, один за другим. Кайде, Люси, Мэйси и Триш смотрят на меня так, словно готовы мной позавтракать. Вчера я была одной из них – член Лиги плюща. Теперь же я просто завравшаяся неудачница.

Когда раздается звонок, я понимаю, что надо бежать в кабинет директора, но продолжаю сидеть на своем стуле как приклеенная. Они окружают меня, словно стая гиен.

– Так это правда? – спрашивает поступивший в Гарвард Кайде. – Ты на самом деле не поступила в Колумбийский университет?

У меня дрожат губы. Я проснулась неготовой к тому, чтобы признаться в этом сегодня. Я едва признавалась в этом самой себе. Все эти месяцы лжи каким-то образом заставили меня поверить, что меня приняли. А кроме них и годы, в течение которых родители готовились к моей жизни в Нью-Йорке, словно меня приняли уже в день моего рождения.

Поступившая в Принстон Люси качает головой, а поступившие в Дартмут Мэйси и Триш прыскают со смеху.

– И что же случилось? – спрашивает Кайде. – Политика равных возможностей не смогла тебя спасти?

Я сижу, оцепенев. Две будущие студентки Дартмута смеются, а вот Люси выглядит ошарашенной.

– Это же расизм.

– И где тут расизм? Это просто вопрос. Разве политика равных возможностей существует не для этого? Не для того, чтобы пропустить вперед небелых людей просто за то, что они небелые?

Я не могу описать, что сейчас чувствую. Конечно, смущение, но гораздо больше стыд. Мне стыдно, потому что я не осмеливаюсь открыть рот и сказать, сколько пришлось трудиться моим родителям, чтобы их кандидатуры хотя бы просто рассмотрели наряду с менее квалифицированными белыми людьми.

Нет. Я позволяю им уйти с их мыслями в их головах, как и всегда. Высказываться против расизма, когда ты единственный темнокожий ученик в классе, кажется мне плохой идеей, особенно с учетом обстоятельств: они были приняты в университеты Лиги плюща, в то время как я темнокожая девушка, солгавшая об этом.

Телефон у меня на коленях снова вибрирует. Я боюсь посмотреть, что еще мне уготовил Картер. «Если ты пойдешь насчет этого к директору, я отправлю этот список твоим родителям».

Знаете что? Нет. Забудьте про поход к директору. Я справлюсь с этим сама. У меня ладонь чешется от желания выбить из него всю дурь с того момента, как он «потерял» мой дневник.

Я выскакиваю из кабинета мистера Фостера и попадаю в море осуждающих взглядов. Головы манекенов наблюдают, как я бегу по коридору, глазами выискивая Картера. Оказавшись в холле С, я замечаю его затылок над всеми остальными. Мои глаза сужаются и совсем не ко времени наполняются слезами. Я в таком бешенстве. А когда я в бешенстве, я плачу. И если позволить этому зайти слишком далеко, я разрыдаюсь. А это совершенно неуместно.

Добравшись до него, я дергаю его за руку, чтобы он повернулся ко мне. Он открывает рот от удивления, когда я хватаю его за воротник футболки, заставляя опустить голову на один уровень с моей.

– Йоу, что за…

– Верни мне мой дневник, пока я не уничтожила твою жизнь, – рычу я сквозь стиснутые зубы.