Дни Крови и Звездного Света

«Ах, ну как же», — подумала Кару. Это было по его части, уходить от темы. У солдат тут же перед глазами встал образ химеры, переплетенной с серафимом, что было достаточным для того, чтобы все забыли про ее вопрос.

— Я бы никогда на это не пошла, — сказала она, что было правдой, но Кару почувствовала, что любопытство, искорку которого она разожгла, померкло. — Ответь на мой вопрос, — сказала она. — Куда ты нас ведешь? Каким ты видишь наше будущее? Будем ли мы жить? Будут ли у нас земли? Наступит ли мир?

— Земли? Мир? Об этом тебе, Кару, надобно спросить у Императора серафимов, а не у меня.

— Что зверье должно умереть? Мы всегда знали его цели, но Военачальник никогда не уподоблялся ему, как ты. От этих ужасных убийств тем, кого ты оставил только хуже.

И к солдатам:

— Мы что, даже не пытаемся спасти химер или сейчас речь идет только о мести? Перед своей смертью, убить как можно больше ангелов? Так просто? — Как бы ей хотелось, рассказать им, что сделал патруль Белироса, и чему они стали свидетелями в Хинтермосте, но она не могла брать на себя ответственность и раскрывать эту тайну. Что сделал бы Тьяго, если бы узнал?

— Кару, ты думаешь, что есть иной путь? — Он помотал головой. — Неужели их ласковое обхождение, заставило тебя уверовать, что они хотят стать нашими друзьями? Есть только один способ спасти химер — убив всех ангелов.

— Убив их всех? — сказала она.

— Да, Кару, убив их всех. — Язвительно. — Я знаю, тебе, должно быть, тяжело это слышать, когда среди них находится твой любовник.

Он так и будет снова и снова напоминать об этом, и вот, что забавно: чем больше раз он упоминал об этом, тем меньше Кару было стыдно. А что такого она сделала-то? Кроме того, что просто-напросто влюбилась и стала мечтать о мире? Бримстоун и тот уже простил ее. Он даже сделал больше, чем простил, он поверил в ее мечту. И теперь... он доверил ей (не Тьяго, а ей), найти путь, идя которым, их народ снова будет жить.

И она думала, разве груда кадил в ее комнате была бременем? Ах, как же узко она мыслила. Но смысл, который наполнил ее, когда Исса рассказала о соборе, выпустил из ловушки на волю чувство, которое она выстрадала, исполняя прихоти Тьяго. Теперь все. Словно она стояла на коленях, а Бримстоун взял ее за руку и поставил на ноги. Это было искуплением.

Она посмотрела на Иссу, которая слегка кивнула, и глубоко вздохнула. Она обратилась к мятежникам:

— Большинство из вас, может быть, даже были рады моей казни. Может быть, винили во всем этом меня. Я не жду, что вы послушаете меня, но я надеюсь, что вы захотите выслушать Бримстоуна.

Это вызвало переполох.

— Бримстоуна? — сказал кто-то скептически. Они смотрели на Иссу, и ждали, что она скажет.

И волк взглянул на нее.

— Что это? — спросил он. — Разве призрак Бримстоуна вещает через тебя, Найя?

— Если пожелаешь, Волк, — парировала Исса. И обратилась к солдатам:

— Вы все меня знаете. Многие годы я была Бримстоуну спутницей, а теперь я его посланница. Он отослал меня прочь из Лораменди, чтобы я исполнила его просьбу, а это означало, что я не могла умереть рядом с ним, как мне того хотелось. Так слушайте же, ради жертвы, принесенной им и мной. Это абсурд, считать, что убийства, увечья и террор могут позволить нам просто жить. Они несут за собой только то, чем являются: еще больше убийств, увечий и еще больше ужаса. Если вы полагаете, что месть — это все, что вам осталось, выслушайте меня.

Какой же восхитительной она была, поднявшаяся высоко на своем хвосте, какую же она испускала мощь вместе со своим широко раскрытым капюшоном кобры, ее чешуйки блестели, словно отполированная эмаль в предрассветных лучах. Она сияла, она казалась божественным существом, и она лучилась душевным волнением.

Она сказала:

— У вас больше причин, чтобы жить, чем вам кажется.

66

УБЕЙ ЧУДОВИЩЕ. ИЗМЕНИ МИР.

— Император примет вас прямо сейчас.

Акива смотрел поверх небесного моста, на серые стеклянные купола гарема, где он родился. Они были такие близкие и молчаливые, незнающие, что творится снаружи. Но у него остались детские воспоминания о шуме и орнаментных колоннах, детях и младенцах, играющих и поющих — и он оглянулся на голос. Это был главный управляющий, Бийон, опирающийся на трость и сгорбившийся под высоким тяжелым сводом Врат Алеф, а с ним пара Серебряных мечей, которые стояли у ворот. Он был седовласым и казался пожилым, но это было только на первый взгляд. Это Бийон вел учет императоровых ублюдков, вычеркивал мертвых, чтобы их имена можно было дать Новорожденным. Увидев его, Акива не мог не задаться вопросом, переживет ли он старого серафима, или его дряхлая, трясущаяся рука вычеркнет из списка и его имя. Он уже вычеркнул шесть Акив, что ему еще один?