Дни мира

Томас пригласил ее на обед. Денег у него было негусто. Им посоветовали заглянуть в небольшой ресторан на краю деревушки Довиль. Заведение оказалось заполненным молодыми парочками, сбежавшими от родителей. Им подали на мраморный столик с металлическими ножками и скатертью в цветных квадратах блюдо из креветок и мидий, и они запили его белым вином. Они смеялись каждому слову, счастливые, словно дети. Томас становился более серьезным только для того, чтобы любоваться девушкой, теряясь в ее светлых глазах, подчеркнутых слабой тенью. Он не уставал повторять, что она прекрасней, чем море и небо вместе взятые.

Потом он проводил Полину по променаду, уже опустевшему. Томас не мог решиться расстаться с ней. Море отступило далеко от берега, превратилось в светлую полоску в ночи под взглядом луны. Он взял руку Полины и сказал:

— Пойдем посмотрим на него… Они шагали молча. Слышно было только отделенное бормотание уснувшего моря и сухой хруст раковин у них под ногами. Добрались до скалы, силуэт которой напоминал огромного лежащего верблюда. Они попытались сесть между горбами, но тело верблюда оказалось усеянным твердыми острыми раковинами, и удобнее оказалось устроиться на песке. Полина сняла шляпку и повернулась к Томасу своим нежным и слегка печальным лицом. В лунном свете ее глаза казались влажными цветами. Он осторожно обнял ее и поцеловал. Юноша почувствовал аромат вербены, смешавшийся с запахом моря, и увидел в вырезе ее блузки округлую белизну, такую же округлую, как луна. Он расстегнул несколько пуговиц и положил руку на хрупкую грудь, нежную, словно лепесток. Потом прикоснулся к ней губами. Ему казалось, что кровь кипит у него в венах. Полина негромко застонала и подняла голову, чтобы поцеловать его губы. Рука Томаса опустилась куда-то вниз, нетерпеливо путаясь в непонятных препятствиях. Какая-то неведомая сила толкала его руку, и он не представлял, куда она направлена, но ничто не смогло бы остановить его. Эта же сила приковала Полину к песку, заставляла цепляться за плечи Томаса, раскрываться перед ним, призывать нечто непонятное, неотвратимо надвигающееся, пробуждающее одновременно и стремление к нему, и ужас. Она негромко вскрикнула раз, другой. Томас услышал ее, несмотря на рокот морских волн, грохотавших у него в голове. Он неудержимо погружался в пылающие недра Земли, проваливаясь все глубже и глубже, к огненному ядру, всеобщему началу и концу Вселенной. Он очутился в сердце пожара и растворился в нем. И все исчезло.

Лежа на спине, Томас бездумно смотрел на черное небо и луну, и в сердце его гнездилась печаль, черная, как ночь. Ничего, совершенно ничего не случилось… Все это было ничем… Полина была ничем… Море было не чем иным, как большой лужей соленой воды, и от водорослей несло гниющей рыбой. Ему захотелось поскорее уйти отсюда. Прижавшаяся к нему Полина тихо плакала.

Он встал и помог ей подняться. Она негромко попросила:

— Поцелуй меня… Он поспешно поцеловал. На ее сухих губах чувствовался привкус водорослей. Он быстро зашагал к берегу. Девушка окликнула его, и в ее голосе прозвучал ужас человека, брошенного на произвол судьбы.

— Томас!.. Он остановился, но не ответил. Полина отряхнула юбку, с которой посыпался песок, торопливо привела в порядок волосы, надела шляпку, схватила валявшийся рядом зонтик, бросилась к нему и ухватилась за руку, словно тонущий за якорь спасения. Он молча проводил ее до дома. Схватившись за дверную ручку, она негромко спросила:

— Завтра, на пляже? Томас не решился сказать нет. Но он не хотел и сказать да. Глухо пробурчал то, что могло означать и первое, и второе. Она пристально всмотрелась в него, хотела что-то сказать, но промолчала, отвернулась, открыла дверь и исчезла, захлопнув ее за собой. Вернувшись в свою комнату, Томас закрыл ставни, отвернулся от окна и сел за мольберт. Он покрывал холст в свете электрических лампочек крупными мазками, не смешивая краски. Темное небо; оранжевая луна заливает фиолетовым светом края рваных облаков над фиолетовым и черным морем, усеянным багровыми ранами. На поверхности моря вздымаются бугры — то ли громадные волны, то ли спины морских чудовищ, сплетающихся в страшной схватке.

Светало. Он сильно проголодался. Спустился вниз, нашел кухню, сел за стол. Испуганная повариха застала его в тот момент, когда он заканчивал пожирать бараний окорок; она собиралась накормить им в обед всю челядь.

Томас проснулся в час дня совершенно изменившимся. Он ничего не помнил о том, что случилось с ним после того, как они… А потом… Неужели так всегда бывает после того, как?.. Тоска, отвращение, черная ночь над миром… Какая нелепость…

Он увидел картину, над которой трудился ночью, и ему стало страшно. Полина, Полина… Он снова почувствовал к девушке восторг и нежность, к которым теперь прибавилась благодарность… С ее помощью он стал мужчиной. И он сделал ее женщиной! Его опять охватило желание. Он не хотел, чтобы она плакала; она должна была испытывать радость, как он, радость огромную, словно море! Этим вечером они снова пойдут к скале-верблюду…