"Дни моей жизни" и другие воспоминания

Все кругом нее было так же массивно, прочно и по-своему красиво, как она сама. В гостиной стояла крытая шелком мебель той эпохи, которую англичане называют «эпохой королевы Виктории». Не старинная, но старомодная. Висели портреты Щепкина и других ее знаменитых современников и стояла стеклянная горка, полная всевозможных подношений, где наряду с золотыми венками, серебряными бюварами и пр. бережно хранились фарфоровые куколки и старинные чашки с пестрыми цветами. Но самым очаровательным старинным предметом во всем доме была Акулина Дмитриевна, мать Надежды Михайловны, прелестная старушка с белыми букольками, выбивающимися из-под белоснежного плоеного чепчика, с зеленым «зонтиком» над глазами (к последним годам своей жизни она совсем ослепла), в белых распускных кофточках. Она жила в небольшой комнатке рядом с гостиной, неизменно сидела в своих глубоких вольтеровских креслах с вязаньем в руке, и ей не хватало только прялки, чтобы как две капли воды походить на старую волшебницу из «Спящей красавицы». Я любила забегать к ней: после гостиной, где раздавались голоса молодежи, где Ленский читал новую пьесу или юная Дуничка Турчанинова пела своим очаровательным голосом новые романсы, где все было полно жизни и оживления, в ее комнатке охватывала странная тишина почти мистического очарования. Я ведь знала, что она родилась в 1796 году, в том самом XVIII веке, который так занимал и волновал нас, детей XIX века, гораздо больше, чем детей XX века волнует XIX.

Помню, как-то раз у Н.М. за столом читали вслух «Старую Москву» Пыляева. С нами сидела и бабушка Акулина Дмитриевна. Там есть, между прочим, описание приезда императора Александра I в Москву и дававшихся по этому поводу празднеств. Не помню точных слов, но было там написано, что, мол, «воспитанница такая-то удостоилась петь и плясать перед его величеством» (кажется, «Ах вы сени, мои сени») и была весьма одобрена высочайшими гостями. И вдруг из уголка раздался спокойный старушечий голос:

— И все он врет: одобряли меня, это точно, но пела я «Я пойду, пойду косить»!

Помню, какое на меня тогда произвело впечатление это живое свидетельство истории…

Когда мы, молодежь, заходили к ней в комнату, она была всегда очень приветлива и ласкова и рассказывала нам интересные вещи: как в 1812 году их школу вместе с театром всю вывезли «от француза» в Кострому, как в Костроме они играли в губернаторском доме…

Акулина Дмитриевна там и выдвинулась своими способностями. Одна из тех «Акуль», «Луш» и «Параш», которые красовались Псишами, порхали зефирами и пели любовные жалобы пастушек, — она была и хорошей певицей, и танцовщицей, участвовала в операх, и в балетах, и в драме — идеал, к которому понемногу возвращаются современные артистки. Она была любимицей публики и в свое время даже получила от Александра I брильянтовый фермуар, о чем вспоминала с гордостью. Но «по слабости здоровья» рано покинула сцену — лет в 26–27. Это слабое здоровье не помешало ей дожить до глубокой старости. Она была ровесницей германского императора Вильгельма, и у нее была маленькая слабость: она почему-то решила, что умрет с ним в одно время, поэтому она очень интересовалась состоянием его здоровья и его самочувствием, и ее зять любил иногда подразнить старушку, рассказывая ей, например, как на параде под Вильгельмом взбесилась лошадь и чуть-чуть не сбросила его. Старушка волновалась, сердилась и говорила:

— Экой какой, ну можно ли быть таким неосторожным! Сумасброд, право, сумасброд!

А ее утешали:

— Но, бабушка, вы же на параде верхом не ездите! Смерть его, однако, от нее скрыли. Она пережила его и тихо скончалась в тихий летний вечер, не дожив всего 10 месяцев до ста лет!

Благодаря ей Надежду Михайловну в свое время приняли в балетную школу не как чужую. Рассказывают, что, когда ее привели в школу, со сцены как раз уходила тогдашняя знаменитость Надежда Репина.

Директор посадил малютку на стол и сказал:

— Ну вот одна Надежда уходит от нас, а другая приходит к нам!