Дни нашей жизни

— Николай Гаврилович, шапку обронили, — сказал гардеробщик, перевешиваясь через барьер и пытаясь дотянуться до шапки, лежавшей на затоптанном полу.

Диденко подхватил шапку, подал ее гардеробщику и пошел, так и оставив галоши там, где снял их. Гарде­робщик вышел из-за барьера за галошами и удивленно посмотрел вслед Диденко: что это с ним?

А Диденко постоял в нерешительности на лестнице и не пошел в зал, а побрел по коридорам, прислуши­ваясь к звукам клубной жизни, доносящимся из-за две­рей. Тут настраивают инструменты, там хор послушно повторяет одну и ту же музыкальную фразу, где-то сме­ются, откуда-то доносится обрывок плавно развиваемой мысли: «...и вот мы видим, что мельчайшие частицы материи...»

Он и сам не знал, зачем он тут ходит. Ксана Белковская настойчиво приглашала на молодежный вечер, и он обещал зайти, потому что хотелось повидать дваж­ды лауреата и доктора технических наук Петрова — они вместе кончали фабзавуч много лет назад, — и хотелось поглядеть на бывшую табельщицу Зину Воронцо­ву, теперь заслуженную артистку. Всего этого ему хо­телось вчера, сегодня такого желания не было, но около семи он охотно ушел с завода, потому что не любил ра­ботать в плохом настроении.

А сегодня — ну что хочешь делай! — с самого утра все пошло нескладно и, как нарочно, напоминало о том, что было бы приятней забыть. Началось с того, что по­звонил Раскатов: надо бы пойти на заседание партбюро турбинного цеха, помочь новому секретарю. Потом при­шлось зайти к Немирову, с которым следовало погово­рить по поводу его вчерашнего выступления, — ведь нехо­рошо выступил, смазал ошибки Любимова, по существу поддержал его против совершенно правильной крити­ки... Но директор сам первым пошел в наступление:

— Да-а, провалились мы вчера в турбинном... Как же это мы не подготовили народ, не обеспечили под­держку Фетисову?

Он говорил «мы» точно так же, как обычно говорил Диденко, обвиняя в чем-либо директора, и говорил это подчеркнуто, с затаенной насмешкой. И еще он сказал:

— Что ж, Николай Гаврилович, теперь вам придется усиленно заниматься турбинным… а то ведь и работу завалить недолго!

Диденко сразу вызвал к себе Воробьева, но в это время приехал инструктор горкома и, конечно, заинте­ресовался перевыборами в турбинном, так что пришлось подробно рассказывать и делать выводы...

Ох, уж эти выводы! Как их легко делать, когда о других людях речь, а вот насчет себя самого... Вчера ночью, когда он пришел домой, Катя успокаивала его, как своего школяра: «Ну что ты, в самом деле, ведь плохого ничего не случилось? Выбрали стоящего?» А когда он рассердился, засмеялась, обняла: «Что ж, да­вай поскулим вместе...»

Он и Раскатову сказал сегодня:

— В чем дело? Ведь плохого ничего не случилось. Внутрипартийная демократия. Выбрали кого хотели, парень стоящий.

Раскатов ответил:

— А я очень доволен этими выборами. Но вам-то кое-какие выводы сделать следует.

— Ну хорошо, ну знаю, согласен! — раздраженно по­вторял Диденко, без цели шагая по клубному коридо­ру. — Но можно дать человеку подумать самому?

От нечего делать он заглянул в малый лекционный зал — там сидело человек шестьдесят, все начальники участков и мастера. Шла лекция по экономике произ­водства. Поскрипывали перья. Один Гусаков, обиженный тем, что его заставили на старости лет учиться, из упрямства ничего не записывал, небрежно откинувшись на спинку стула. А вот и Ефим Кузьмич... «Ох, Кузь­мич, как же это у нас с тобой получилось?»

Второй лекционный зал был погружен в полумрак, только над сценой горела лампа, и там в глубоком ко­жаном кресле сидел токарь турбинного цеха Аркадий Ступин, а Валя Зимина примостилась на ручке кресла и ласково ерошила волосы Аркадия.

Режиссер сидел поодаль от них верхом на стуле, опираясь локтями на его спинку. Несколько юношей и девушек — очевидно, ученики драматической студии — наблюдали репетицию из зала.

Диденко тихо вошел в полутемный зал и присел у входа.

— ...для меня такое счастье, — не своим, напряжен­ным голосом говорил Аркадий, — что ты можешь нако­нец не стенографировать, не писать на машинке, что ты можешь привыкать быть просто хозяйкой этого дома. Хозяйкой — и все.

— Ступин! — удрученно прервал режиссер. — Как вы говорите это? Ведь рядом с вами сидит любимая жен­щина, жена! Может быть, очень скоро ваше счастье рухнет, и вы это знаете, но сейчас вам хорошо, она хо­зяйка вашего дома. Ну, повторите сначала!

Диденко смотрел, как ежится Аркадий под ласковой рукой Вали, слушал, как он старательно и неестествен­но произносит текст. Молодость! Сейчас ему кажется, что нет ничего важнее того, хорошо или плохо произно­сит он эти слова. Или того, что думает о нем Валя.