Дни нашей жизни

Сколько раз, бывало, и Воробьев с такой же беспеч­ностью встречал первомайское утро! Сегодня его одоле­вали заботы: поспел ли столяр заготовить шесты для значков? дружно ли соберется цех? будет ли выглядеть достаточно мощным макет турбины на площади, среди людских толп?

Вдоль длинного заводского забора белели плака­ты, обозначавшие места, где какому цеху собираться. У плакатов пока стояло по два-три человека, а турбин­щиков еще совсем не было.

Увидев Диденко, Воробьев взволнованно сообщил:

— Плохо собираются.

Диденко знал эти начальные минуты неуверенности и тревоги, особенно тягостные для молодого руководи­теля.

— Ну-ну, поволнуйся, если больше делать нечего, — с улыбкой сказал он. — Только не было еще в истории такого случая, чтобы турбинщики подвели!

А люди подходили медленно, у места сбора не за­держивались, прохаживались взад и вперед, разыскивая знакомых. У главных ворот, под радиорепродуктором, уже начались танцы. Воробьев увидел Валю Зимину в голубой шляпке с двумя разлетающимися перышками, придававшими ей очень легкомысленный вид. Она самым беспечным образом болтала с Гаршиным. Воробьев по­дошел и строго спросил Валю про шесты для значков.

— Анна Михайловна с ребятами пошла за ними ответила Валя и с первыми звуками музыки положила руку на плечо Гаршина, совсем, должно быть, не думая о том, что на этом празднике у нее есть и деловые обя­занности.

Женя Никитин прогуливался с кругленькой девуш­кой в туфлях на высоченных каблуках. Воробьев мель­ком подумал: ох и намается она на таких каблуках! — и хотел было подозвать Женю, но тот поклонился и поспешно повернулся к девушке, явно не желая преры­вать интересный разговор. Помнит ли Женя, что он комсомольский секретарь и отвечает за молодежь?..

Увидав Назарова, своего преемника, Воробьев пошел ему навстречу и не без раздражения спросил, где же его партгруппа, где значки. Вчера Карцева с цеховым художником и комсомольцами весь вечер мастерили стахановские значки для четвертого участка. В спешке не подумали, к чему их прикрепить, и только в десять часов вечера Воробьеву удалось договориться со столя­ром, чтобы он заготовил к утру тонкие легкие шесты.

— Ребята с Анной Михайловной у столяра прико­лачивают, — спокойно ответил Назаров. — Знакомься, Яков Андреич, моя жена и мои наследники.

Четверо наследников разного возраста разбегались кто куда, и мать созывала их, боясь потерять. Она приветливо улыбнулась Воробьеву, и Воробьеву стало стыд­но, что он на всех наскакивает, — ведь праздник же!

Оглядевшись, он заметил, что народу стало много и от проспекта люди идут уже сплошной толпой. Чтобы свободнее бегать и играть, ребятишки сунули родителям свои красные флажки, и папы с мамами стояли как ли­нейные на площади, с флажками в руках, изредка для порядка покрикивая на ребят.

Появилась Евдокия Павловна Степанова с тремя сыновьями. Поздоровалась и пошла искать свой цех, забрав с собою младших, а Кешка остался — начисто отмытый, начищенный, приглаженный, в куртке с «мол­ниями». И сразу вокруг него собралась группа таких же отмытых и принарядившихся, необычно солидных пареньков. Увидав Воробьева, они чинно поклонились и хором приветствовали его:

— Здрасте, Яков Андреич!

Из ворот завода выехал грузовик, весь укрытый ма­кетом турбины. Здесь, в лучах солнца, поблескивающих на ее серебристо-серых плоскостях, были особенно вну­шительны ее широкие изогнутые трубы и изящна над­стройка регулятора, любовно выполненного во всех де­талях.

Из кабины выскочил Полозов, отошел вместе с Во­робьевым, чтобы окинуть взглядом макет:

— Хорош?

Грузовик занял свое место во главе турбинного цеха, и сразу хлынули к нему турбинщики, заполнив всю ули­цу от края до края.

Подошел Торжуев в новом пальто с широкими плеча­ми, в фетровой шляпе, с красной розеткой в петлице. Красуясь, он остановился на самом виду и закурил свою затейливую трубку. Видно, рассчитывает, что его при­гласят стать впереди, среди знатных стахановцев цеха... Нет, приятель, многого хочешь! Тут процентов недоста­точно, тут душа нужна, чтоб в такой праздник отличить перед другими.

А вот и Ерохин подбегает, боясь, что опоздал. Он один, на прежних демонстрациях с ним бывала его же­на — милая молодая женщина с глубоким шрамом на лице. Но теперь она скоро должна родить, и Ерохин полон беспокойства и отцовской гордости, никуда не пускает ее, чтобы не толкнули случайно или сама не оступилась ненароком...

Подошла Груня — одна. Ефим Кузьмич с Галочкой поехали смотреть военный парад, старику дали пропуск на трибуну, и Коле Пакулину дали, — победитель! В от­сутствие свекра ничего не боясь, Груня свободно по­дошла к Воробьеву, прикрепила к отвороту его пальто шелковый красный бант и, прежде чем отойти к подру­гам, заглянула в глаза — будто прямо в душу. Ох, Грунечка, взять бы тебя при всех под руку и пойти с тобою, не таясь, — вот она жена, любовь моя...

— У директора встретимся, — шепнула Груня. — Пригласил...

И быстро отошла, — старый Гусаков подходил к Во­робьеву вместе с Любимовым, а за ними Воловик с же­ной.