Дни нашей жизни

Глазами, помутившимися от гнева и от обиды, смот­рела она на Лизу Баскакову, и ничего тогда не разгля­дела в ней, только обидчицу и разлучницу. «Если бы я в голод своим хлебом не спасла его, все равно его у вас не было бы!» — крикнула тогда Лиза. И еще крикнула: «У нас дочь!»

Случись это перед войною — истаяла бы от горя и стыда. А тут силы нашлись и гордости хватило — сама стала главой семьи, с детьми вместе наново создала и дом и семью. Обида подсказывала — отнять сыновей у от­ца, наказать оскорбителя презрением сыновей. Так и вышло. Но удовлетворение не пришло. Чем больше она общалась с людьми, читала и раз­мышляла, тем меньше ее занимала эта месть.

Постепенно, по крохам собирала она сведения о со­пернице, и настал день, когда она поняла — не соперни­ца ей Лиза; там — совсем другое, чего никогда не было у нее, никогда не было у Петра Пакулина.

Старый друг Иван Иванович Гусаков долго укло­нялся от тяжелого разговора. Однажды она напрямик потребовала:

— Скажите мне, Иван Иванович, правду. Мне легче будет.

И он сказал правду. Осуждал он и Петра, и Ли­зу — «перед детьми должны были остановиться, на не­счастье детей свое счастье не строят!» — но когда заго­ворил о Лизе, сквозь осуждение ее и сквозь сочувствие к горю своей собеседницы пробилось невольное восхи­щение. Хорошая, боевая и справедливая женщина! И в блокаду не только одного полюбившегося ей мужика — в заводском стационаре десятки людей выходила, спас­ла, «от смерти вырвала», самого Гусакова так же, как многих других. Пусть плохо, страшно, тяжко — духу не теряла, рук не опускала и еще других подбадри­вала. Первые фронтовые бригады по ремонту танков — это ее да Кати Смолкиной инициатива.

— А с Петром как у них вышло — не знаю, — раз­думчиво докончил Гусаков. — Видел я, что не сразу и не просто все сделалось. То тянутся друг к дружке, то убе­гают один от другого. То Петр мрачнее тучи ходит — и нарочно из цеха ни ногой, то Лиза к подружкам в обще­житии прибьется — и не выманишь. А потом завертело. Да и то сказать, Антонинушка Сергеевна, смерть тогда по пятам ходила, до мирной жизни — как до звезд дале­ко. Это понять надо. Кто беды наглотался, тот и до радости жаден.

Много позднее Антонина Сергеевна попала на обще­заводское собрание по пересмотру коллективного дого­вора. Сидела она как на иголках, — торопилась домой, — слушала невнимательно, да и не все понимала, о чем говорили. Председатель сказал:

— Слово имеет стахановка лопаточного цеха Баска­кова.

Лиза была старше, чем показалась Антонине Серге­евне в первую встречу. Красивой она тоже не была, но оживление очень красило ее. Лиза с первых слов нача­ла резко критиковать заводоуправление «и лично ди­ректора». Так она и говорила, задорно оглядываясь на Немирова и, видимо, не желая, чтобы ее упреки раство­рились в пространстве, адресованные большому и безли­кому «аппарату».

— Ох, и режет! — восхищались в зале.

Как ни была предубеждена Антонина Сергеевна, она не могла не заметить, что Лиза говорит и умно и спра­ведливо. А Лиза уже перешла к внутрицеховым делам и обрушилась на руководство своего цеха за то, что оно боится новшеств.

— Что думают начальник цеха и старший мастер? Когда ни спросишь, отмалчиваются да успокаивают — не торопитесь, всему свое время, вопрос подрабатывает­ся. А мы говорим: не выйдет отмалчиваться да раздумы­вать, когда лопатки сегодня тормозят выпуск турбин!

Многие улыбались: ишь ты, Лиза, и до мужа добра­лась, не пожалела!

Уходя с собрания, Антонина Сергеевна снова увиде­ла Лизу около Петра Петровича; окруженные товари­щами, они оживленно спорили, и оба, видимо, были до­вольны.