Дни нашей жизни

И план был разобран и раскритикован так, что Гар­шину временами казалось — ничего-то от него не оста­нется, одни рожки да ножки. Теперь он радовался, что не выскочил вперед, не потребовал слова, пусть Люби­мов отдувается сам! Потом он разозлился до того, что еле удержался от ядовитых реплик: его «тишайший» пре­емник Шикин неожиданно выступил с большой, хорошо подготовленной речью, в которой сопоставил план Лю­бимова — Гаршина   с  достижениями  рационализатор­ской мысли и доказал, что предложения, цеховых рацио­нализаторов и изобретателей во многом обогнали твор­ческую мысль авторов плана. Шикин говорил скромно, каждое слово подтверждал конкретными ссылками, воз­разить ему по существу было нечего. Тогда Гаршин разозлился на самого себя — ведь еще на перевыборном собрании Воробьев говорил, что план во многом уста­рел! Э-эх, надо было прислушаться, покопаться в рацио­нализаторских предложениях и сегодня, взяв слово первым, самому дополнить план, ссылаясь на те же ма­териалы, но используя их куда ярче и острее, чем эта ти­хоня Шикин! Козырнуть ими можно было!

В конце совещания выступил профессор Савин. У Гар­шина  заколотилось  сердце,  когда  Савин  расправил свернутый в трубку план. Но профессор не останавли­вался на недостатках плана, а только отметил, что он является  «первой  робкой  попыткой  модернизировать производство турбин». Одобрив эту попытку, Савин за­говорил о новейших достижениях технологии машино­строения, которые должны быть полностью учтены про­ектировщиками. Речь его была суха, но слушали ее увлеченно. Гаршин тоже слушал, с досадой признава­ясь, что не следил за новинками техники, многое знает только понаслышке, а кое-что слышит впервые. Уловил это Савин по докладной записке или нет? Подойти к не­му после совещания или лучше не подходить?..

Подводя итоги обсуждению, директор сообщил, что для участия в разработке проекта реконструкции вы­деляется группа инженеров завода. Главный инженер... главный технолог... два инженера из технического от­дела… Любимов...

— Гаршина мы не трогаем, так же как и Полозо­ва, — пояснил он, — им турбины выпускать, своих забот хватает. Но к обсуждению проекта на всех стадиях мы их, конечно, привлечем. Так же, как и других товари­щей.

Вот и все.

Теперь оставалась одна, последняя зацепка — Савин, Заручиться его поддержкой и консультацией... попасть в заочную аспирантуру...

После совещания Гаршин снова подошел к Михаилу Петровичу и Савину.

— Да, значит, вы хотели... — начал Савин, морщась от старания вспомнить, чего именно хотел стоящий перед ним инженер.

Гаршин не помог ему. Он боялся повторить свои до­воды, они уже не казались ему убедительными.

— Вспомнил. Проблемы организации производства, верно?

Гаршин кивнул. Михаил Петрович стоял рядом с ни­ми, прислушиваясь, но не вступая в разговор.

— Видите ли, товарищ Гаршин, — нехотя начал Са­вин, видимо недовольный тем, что ему приходится в пер­вый же день появления на заводе вести не очень прият­ный разговор с одним из заводских работников. — Ви­дите ли, пока ваша докладная записка не выходит за рамки известного. Даже, как видите, не охватывает то­го, что уже применяется. Это, в сущности, дельная по­пытка некоторого обобщения имеющегося опыта в рам­ках исполнения своих обязанностей. Не больше.

Гаршин покраснел и насупился, ему было тошно от этого разговора, лучше бы не затевать его.

— Ваше желание взяться за серьезную научную работу можно только приветствовать, — силясь быть дружелюбным, продолжал Савин. — Но зачем вам зада­ваться такими необъятными целями? Возьмите локаль­ную тему в той области, где вы как инженер чувствуе­те себя сильнее. Потрудитесь год, два, исследуйте ее детально, внесите в нее собственную мысль, найдите оригинальное решение. И тогда — милости просим.

Гаршин так и не открыл рта, а Савин уже протянул ему руку:

— Найдете   нужным   посоветоваться — я к вашим услугам.

Гаршин хотел подойти к Любимову, но Любимов бе­седовал с представителями проектной организации, и там же стоял Полозов, непринужденно участвуя в раз­говоре. Полозов, очевидно, совсем не чувствовал себя оттертым от интересного дела.

— Проводите меня до машины, Витя, — попросил Михаил Петрович.

Гаршин подчинился, хотя ему не хотелось ни прово­жать профессора, ни говорить с ним, ни даже смотреть на него. Надежды лопнули, содействие Михаила Петро­вича не помогло, да и разве это содействие? — сказал: «Мой молодой друг» — и отошел в сторонку. К черту и его, и Савина, и всю эту волынку!

— Вы на лыжах ходите? — спросил Михаил Петро­вич.

Вопрос был так неожидан и нелеп в середине лета, что Гаршин только покосился на профессора — в уме ли он?

— Есть такие лыжники, — не дождавшись ответа, сказал Михаил Петрович. — Пойдешь с ними куда-ни­будь в лес, в горы, а они все норовят по чужому следу. Я зову — пойдемте напрямик, а они: «Что вы, Михаил Петрович, тут целина, а вон там есть хорошая лыж­ня...»

Они подошли к машине, Гаршин предупредительно, хотя и с затаенным бешенством, распахнул дверцу. Но профессор, придерживая дверцу рукой, невозмутимо продолжал: