Дни ожиданий

Антоша женился впервые, обрядов не знал, но наконец не выдержал и решился:

— Бить!

Глория на радостях со всего маху трахнула бокал об пол, то же на счастье старательно сделал Антоша.

Ивану Ивановичу Акулову было жаль казенных бокалов, но он хмыкнул и промолчал.

В это время вперед выступил Варя (он был на свадьбе дружком и свидетелем со стороны Антоши) и сказал Акулову:

— Теперь вот нас распишите.

— Кого вас? — оторопел председатель.

— Меня и Ноэ.

— Это правда? — обратился он к Ноэ.

— Правда.

— А где заявление?

— Вот, — протянул Варя, — по всей форме.

— А кольца у вас есть?

— Вот. — И Варя показал два обручальных кольца. Накануне он был у Глории и взял у нее в долг два кольца — они оказались развозторговским неликвидом, в коробке их было много.

— А кто свидетели? Кто распишется? Кто возьмет ответственность? — продолжал Акулов.

— Они, — кивнул Варя в сторону первых молодоженов.

— А вас не смущает, — обратился Акулов к первым молодоженам, — что на вашей свадьбе будет играться еще одна, накладка вроде бы как? а?

— Нет, не смущает, — махнул рукой Антоша, — это наша общая свадьба.

Акулов выполнил все формальности, кто-то крикнул «горько», забыв, что еще не свадьба, четыре бокала пошли по рукам, и Варя и Ноэ, выпив шампанского, тут же свои бокалы разбили, и Акулов, взяв один из оставшихся, ушел на кухню сельсовета, налил фужер водки, выпил и снова вернулся к молодым.

Долго он мечтал о Мероприятии, но чтобы вот так в один день! мечта в квадрате! две свадьбы! — нет, такого не мог бы представить ни один председатель сельсовета в округе!

— Все в клуб! На свадьбы! — объявил Машкин.

Народ стал потихоньку расходиться из учреждения.

А молодые, как водится, пошли сначала на почту в сопровождении друзей. Тут сочиняли радиограммы родителям Машкина, Глории, Вари, ближайшим родственникам и знакомым с приглашением на свадьбы, которые уже в момент получения сообщения адресатам будут, как говорится, делом прошлым.

С почты все направились к Ноэ забрать стариков — Имаклик и Нанука на торжества в клуб.

— Ну, покажи теперь нашего охранителя, — шепнул Варе Ноэ.

— Сейчас.

Мужчины курили на кухне. Ноэ оставила дверь в кухню открытой, чтобы свет падал в коридор, открыла маленькую кладовку, стала рыться в дальнем углу — свет туда все же не проникал — и вытащила небольшой камень, верхнее небольшое круглое основание его напоминало голову человека.

— Что там она показывает? — поинтересовался Машкин и подошел к двери.

— Тебе нельзя. Это амулет, — ответила Ноэ и спрятала его в дальний угол, туда, где хранились старые вещи — жирник, связки тайныквыт (охранители из дерева и кожи), бубен, лахтачьи ремни, копье.

Она переставляла кучу старых вещей, наткнулась на мешок.

— Ого какой тяжелый…

Она пнула его, и он характерно звякнул.

— Что там звенит? — спросил Машкин.

— Да железки какие-то… Вон одна валяется, — она откинула ногой металлический стержень к порогу.

Машкин нагнулся, поднял.

— Это?! Откуда?! Где ты взяла?!

— Откуда, откуда… Да там целый мешок, бери, если надо…

Машкин ринулся в кладовку. Мешок из нерпичьей кожи был нагружен вездеходными пальцами.

Машкин бросился на кухню, оттуда в комнату, где сидел Нанук, протянул ему кучу металла, железяки посыпались на пол.

— Зачем ты это сделал, Нанук?

В глазах Антоши были боль и бешенство. Старик молчал. Он смотрел отрешенно в сторону. Потом встал и, никому ничего не говоря, тихо, не торопясь вышел.

— Вот, посмотрите… — Машкин тяжело дышал, — луддит двадцатого века… тоже мне разрушитель машин… борец против техники, эх… дурья голова, не в технике зло, в людях!

— Теперь остается предположить, — задумчиво ронял Ояр, — и разлитая солярка у навигационного знака, и простреленные бочки, и таинственным образом взломавшие ящик медвежата, и этот вездеход…

— Да, да, — сказал Машкин, — ты прав, все это дело одних рук, яснее ясного. Вот такие пироги. Что делать?

— Он прав по-своему… защищал природу… наивно, конечно. Вот чудак, — горестно вздохнул Чернов.

— Его надо судить, — отрезал Машкин. — Если ты прав, то не правы мы. Не может быть, чтобы все были правы…

Ноэ плакала.

Христофор курил вторую сигарету.

— Что будет? Что будет? — причитала Ноэ.

Варфоломей растерянно молчал.

— Он поступил по-нашему! — вскрикнула Ноэ. — Нанук!

Варфоломей удерживал ее.

— Кивиток! — осенило вдруг Ояра, и он побледнел.

Ноэ закивала. Имаклик при этом слове вздрогнула, но не проронила ни слова и продолжала сидеть тихо, молча, как изваяние.

— Он… — сбивчиво пояснил Ояр, — такой обычай… кивиток… уйти… изгнать себя… уйти… от людей… погибнуть и тем заслужить отмщение… или прощение… или доказать правоту… обычай… он погибнет в снегу… я не знаю…

— Антоша! Антоша! — запричитала Глория. — Догони его! Я не хочу, чтобы сейчас было несчастье! Антоша! В такой день! Догони его!

Христофор толкнул Ояра, и они ринулись на улицу.

— Найдут! — сказал Чернов. — Не плачь. Ноэ. — Эти ребята тут все уголки знают.

И сам тут же ушел вслед за ними.

— Антоша! — причитала Глория. — Иди же!

— Да не хнычьте вы, черт возьми! — закричал Машкин. — Железяки у нас — и ладно… а за все остальное бог ему судья… его бог…