ДНИ ПОРАЖЕНИЙ И ПОБЕД

Югославия – шахматная страна, и шахматы надолго заняли важное место в моей жизни. Играть я начал с шести лет, а жизнь в этой стране предоставила мне возможность лично познакомиться с ведущими шахматистами того времени. В доме у нас бывали Спасский, Петросян, Смыслов, Бронштейн, Тайма-нов, Таль. Мне довелось наблюдать, как они между собой играют блиц. Суэтин и Тайманов снисходили до того, что играли и со мной, мальчишкой. В Югославии я играл в составе юношеской команды общества "Рад". Увлечение шахматами закончилось на втором курсе института, когда я понял, что они отвлекают от более серьезного увлечения – экономики.

Есть такой феномен – гиперюношеская память. Это необычно развитая память в юношеском возрасте. Что-то подобное было у Павла Петровича. Сегодня вижу эту особенность у моего младшего сына. Павлу абсолютно безразлично, что запоминать – номера телефонов в телефонной книге, таблицу умножения или сводки урожайности зерновых, оказавшиеся на моем столе. Видимо, это же было и у меня. Я довольно быстро заметил, что мне не составляет труда запомнить содержание просмотренного статистического ежегодника Югославии или случайно попавшегося учебника. На редкость удобное свойство для учебы в школе и институте. Потом, когда к двадцати годам эта способность начинает ослабевать, чувствуешь себя как без рук, будто в компьютере отказала оперативная память.

Отец, которому по наследству от деда досталась некоторая финансовая безалаберность, всегда тяготился отчетностью и бухгалтерией. Заметив, как лег-ко мне дается все, что связано с цифрами, он повесил на меня, десятилетнего мальчишку, составление ежемесячного финансового отчета корпункта. Не исключено, что и это повлияло в какой-то степени на мой выбор будущей профессии. Однако тогда я еще буквально бредил морем и был убежден, что мне уготована морская служба, судьба флотского офицера. Интереснее этого, считал я, нет ничего на свете.

Летом на школьные каникулы меня обычно отправляли либо к бабушке Валентине Александровне в Свердловск, в дом Павла Петровича, либо к другой бабушке, Лии Лазаревне, которая снимала дачу под Звенигородом в деревне Дунино. Места исключительно красивые. Недаром Михаил Михайлович Пришвин, знаток и ценитель Подмосковья, выбрал себе для жилья именно эту деревню. Наша избушка как раз соседствовала с его дачей.

В бажовском доме в Свердловске все дышало уютом, видно было, что здесь жила большая дружная семья. Теперь семья разъехалась, остались лишь двое – бабушка и мой любимый старший брат Никита, которому контрабандой от родителей поставляю кубинские сигареты. В жизни мне пришлось сменить несчетное количество квартир, но, пожалуй, самое глубокое чувство дома навсегда осталось от маленького деревянного строения на улице Чапаева, окруженного садом, который посадил мой дед.

А в Дунино было очень весело, там большая, шумная детская компания, хорошие друзья, многие из которых потом останутся на годы. Там и моя первая детская любовь, девочка Маша с огромными загадочными глазами. Популярность братьев Стругацких в это время была немыслимая. Маша, дочка Аркадия Натановича, стеснялась этой славы и скрывала от нас свои родственные связи. Позднее, года через три нашей дружбы, я искренне изумился, узнав, что ее отец – один из моих самых любимых писателей. Между прочим, мои пылкие чувства в то время ее ни в малой мере не занимали. Если я и интересовал ее, так это только как своеобразный феномен, котором)' можно было задать самый неожиданный вопрос и получить точный ответ, ну, скажем, об урожае риса в Китае в 1965 году или о производстве стали в Люксембурге в 1967 году.

Потом, годы спустя, мы как бы вновь познакомились, имея за плечами каждый свою судьбу, не слишком удачные браки, детей. Маша вышла за меня замуж, у нас, наверное, самая счастливая семья из всех, что мне приходилось видеть в жизни. Только в последние годы Маша иногда грустит, говорит, что, выходя замуж за надежного внука Павла Петровича Бажова, совершенно не ждала от меня приключений в стиле Аркадия Гайдара.

С Аркадием Натановичем Стругацким мы впоследствии подружились. По-моему, он зауважал меня не как Машиного мужа, а просто как интересного ему человека после одной из моих статей, в которой его привлек нестандартный подход к нашей экономике. Он же поражал меня парадоксальным сочетанием этакого политического инфантилизма с богатейшей интуицией, выходившей далеко за границы возможного, способностью прогнозировать ситуацию далеко вперед. В 70-е годы среди поклонников таланта братьев Стругацких существовала легенда, что на самом деле они инопланетяне, засланные в нашу цивилизацию. Должен сказать, что при общении с Аркадием Натановичем эта идея никогда меня окончательно не покидала. Впрочем, я несколько забегаю вперед.