Дни поздней осени

— Честное слово, поминки! — тараторила я. — Давайте же помянем, пригубим бокалы. Шестнадцать лет, куда уже дальше? Пора отпевать.

Дедушка встал, с грохотом отодвинув стул. Лицо его покраснело:

— Вы, кажется, не в себе, Мария Андреевна?

— Где ты была со своим Стасиком? — крикнула мама.

— В кафе «Адриатика».

— Что вы там делали?

— Пили коктейли.

— Она пьяна, — пролепетала тетя Туся, и очки упали с ее носа.

— Этого еще не хватало, — пробормотал папа.

— Что творится у нас в семье? — грозно сказал дедушка, теряя обычное самообладание. — Я вас спрашиваю?

Мама побелела как мел.

— М-да, — буркнул папа.

— Боже мой! Боже мой! — вскрикивала тетя Туся.

— Маша просто заболела! — пискнула Аня.

— У меня температура! — сказала я с отчаянием.

— Выйди из-за стола! — рявкнул дедушка.

Я пулей вылетела из квартиры и в подъезде столкнулась с Димой Костычевым...

5 октября. Пятница

Продолжаю отчет.

Дима Костычев шел меня поздравлять. Он сказал:

— Я искал для тебя подарок. Но все, что у меня есть, — это серебряная цепочка, доставшаяся от бабушки. Цепочка старая. Я сам надену ее на тебя.

И я ответила, стиснув зубы:

— Надень на меня цепочку. Только потом не приезжай искать цепочку на дачу.

— Какую дачу?

— Ты думаешь, если замкнешь на шее цепочку, я не смогу ее разомкнуть?

— Не понимаю, что ты говоришь.

— Потом, потом поймешь, Дима. Спустя много лет поймешь, о чем я говорю.

— И все-таки не понимаю... — пробормотал он. Я заплакала.

— Что ты! — сказал он растерянно. — Что ты!

И обнял меня. Я плакала, плакала, а он обнимал меня крепко, и я плакала не переставая...

Домой вернулась уже к вечеру. Гробовая тишина. Аня выскользнула в коридор и прошептала возбужденно: «Все переругались! Тетя Туся лежит».

В моей комнате сидел папа и распивал напитки, закусывая праздничным тортом. Он был порядочно под хмельком.

— В сущности, ты права, — сказал папа. — Я всю жизнь мечтал о бунте, но никогда не мог вымолвить слова. Не знаю, что там тебя подвигло, но ты права, ей-богу, права!

— Я не права, папа.

— Разумеется, не права. Но это в известном смысле. Если же вдуматься... — Он засмеялся. — Поминки! Неплохо придумано, очень неплохо. Завтра придется тебе объясняться. Но деда ты довела, должен тебя пожурить. Хотя, признаться, самому неоднократно хотелось... Ведь, в сущности, он самодур, все по его уставу. Но это так, по секрету. Тебе еще рано сие понимать. Впрочем, наверное, понимаешь. Иначе зачем же бунт? Советую тебе извиниться. Проснешься с утра и пойди на поклон. Обещаешь?

— Попробую, папа.

— Тишина, покой и порядок — вот девиз нашего семейства. Не тебе же его нарушать. Ну ладно бы я. А тебе еще рано. Давай-ка чаю попьем. Как-никак тебе сегодня шестнадцать.

Мы выпили с папой чаю.

6 октября. Суббота

Ночью «неотложка» забрала тетю Тусю. Сердце.

7 октября. Воскресенье

У тети Туси тяжелый инфаркт. Она в реанимации. Врачи говорят, мало надежды.

9 октября. Вторник

Вошла сегодня к дедушке в кабинет. Он сидел за столом как-то неестественно выпрямившись и бесцельно глядел в окно. Я подошла к нему, обняла, прижалась.

— Дедушка, — бормотала я, — дедушка, милый.

Он обнял меня, погладил волосы:

— Ну, иди, иди.

— Я не пойду, дедушка, хочу с тобой.

Я поцеловала его седую голову. Плечи у него дрожали, дрожали руки, и весь он показался мне старым и маленьким.

— Дедушка, мой родной, я всегда буду жить с тобой. Я не выйду замуж. Мы будем жить вместе. Ни с кем не хочу, только с тобой, дедушка, милый...

Это я во всем виновата, я. Меня надо убить.

11 октября. Четверг

Все мы поочередно в больнице. Тете Тусе по-прежнему плохо. Только бы она не умерла. Только бы не умерла. Все время держу кулаки сжатыми в карманах. К дому подхожу не с улицы, а через подворотню. Во всем ищу приметы и знаки. Вот если успею на этот троллейбус. Если та женщина с сумкой повернет направо. Если опять встречу старичка с палкой...