Дни в Бирме

Сэр, – я нижеподписавшийся молю изложить и ПРЕДОСТЕРЕЧЬ вашу честь некоторыми полезными сведениями, от каковых ваша честь понесет большую выгоду, сэр. Сэр, в Чаутаде была отмечена великая дружба и близость вашей чести с доктором Верасвами, гражданским хирургом, частое посещение его, приглашение его в ваш дом, etc. Сэр, мы молим известить вас, что упомянутый доктор Верасвами НЕ ХОРОШИЙ ЧЕЛОВЕК и ни в коем случае не достоин дружбы европейских джентльменов. Доктор в высшей степени бесчестный, неблагонадежный и коррумпированный служащий. Подкрашенную воду подает он пациентам в больнице и продает вещества ради личной выгоды, помимо многих взяток, вымогательств, etc. Двух заключенных высек он бамбуком, после чего втирал перцы в это место, если родные не шлют деньги. Помимо этого он причастен к Националистской партии и намедни предоставил материал для очень злой статьи, которая появилась в «Бирманском патриоте», нападая на мистера Макгрегора, почетного заместителя комиссара.

Он также спит насильно с больничными пациентками.

Посему мы весьма надеемся, что ваша честь ОСТЕРЕЖЕТСЯ названного доктора Верасвами и не будет водиться с лицами, которые не могут принести ничего, окромя зла, вашей чести.

И буду впредь неустанно молиться о долгом здравии и процветании вашей чести.

(Подпись) ДРУГ.

Округлый почерк, выведенный дрожащей рукой базарного писаря, вызывал впечатление школьного сочинения, написанного пьяницей. Однако базарный писарь никогда бы не употребил такое слово, как «остережется». Письмо, должно быть, писалось клерком под диктовку, и можно было не сомневаться, что заказчиком был Ю По Кьин. Тот самый «крокодил», подумал Флори.

Ему не понравился тон письма. Под внешней услужливостью угадывалась явная угроза. «Бросьте доктора или вам не поздоровится», – вот к чему оно сводилось. Хотя бояться особо не стоило; никакой англичанин никогда не станет всерьез опасаться азиата.

Флори замешкался, держа письмо в руках. С анонимным письмом можно поступить двумя способами. Можно оставить его без внимания или показать тому, кого оно касается. Элементарная порядочность требовала отдать письмо доктору Верасвами и предоставить ему самому решать, что делать.

И все же… надежней будет вообще не вмешиваться в это дело. Очень важно (пожалуй, это важнейший из всех Десяти заветов пакка-сахиба) не ввязываться в «туземные» склоки. С индийцами не должно быть ни лояльности, ни подлинной дружбы. Привязанность, даже любовь – пожалуйста. Многие англичане любят индийцев – туземных служащих, лесничих, охотников, клерков, слуг. Сипаи плачут, как дети, когда их полковник выходит в отставку. Допустима даже доверительность в определенные моменты. Но альянс, союз – никогда! Даже знать, кто прав, кто виноват в «туземной» склоке, уже предосудительно.

Если он сделает письмо достоянием гласности, это вызовет раздор и официальное разбирательство, а в результате он окажется на одной стороне с доктором против Ю По Кьина. Ю По Кьин значения не имел, но вот европейцы; если он, Флори, станет слишком очевидным союзником доктора, он может чертовски поплатиться за это. Куда лучше сделать вид, что он не получал письма. Доктор – добрый малый, но защищать его ценой изгойства в глазах пакка-сахибов – только не это! Какой прок человеку, если он спасет душу и лишится целого мира? Флори начал рвать письмо поперек. Опасность его огласки была очень малой, очень туманной. Но в Индии нельзя недооценивать туманные опасности. Престиж, это дыхание жизни, сам по себе туманность. Он тщательно разорвал письмо на мелкие кусочки и бросил их через ворота.