— За голову, КМ-Ксорера, Европарламент, на закрытом заседании, объявил награду в один миллиард евро! — Вылил я ушат холодной воды, на горячую голову Мирона. — Считается, что Ксорер — экзот. Так что… лучше ему сидеть, очень — тихо!
— За что, такая…? — Глаза Мирона стали большими и круглыми, от услышанной цифры.
— Есть мнение, — Вздохнула Татьяна. — Что под шумок, Ксорер увел со счетов, несколько триллионов евро, поставив экономику Европы, раком! Что, смотрите?! Я, тоже, читаю Лукьяненко! У него, есть все основания предполагать, что кроме денег, Ксорер увел нечто такое…
— Бред, какой… — Возмутился Мирон. — Не сходится!
— Либо, КМ-Ксорер — не один, человек… — Отсалютовал я, запотевшей бутылкой минералки.
— Жаль, правды мы никогда не узнаем… — Вздохнул Мирон.
— Часть правды — когда-нибудь… А, «вся правда, грозит изменнику гибелью»! — Прищурился я.
— Думаешь, был — изменник? — Мирон снова навострил уши и подпрыгнул, когда во внутреннем кармане его пиджака, зазвенел телефон. — Да! Хорошо!
Татьяна, сидящая в кресле, как скромная мышка, видя, что взгляд Мирона блуждает по потолку, потянула форменную юбку, вверх.
— Все. — Вздохнул Мирон, пряча трубу, в карман. — Ваш капитан — на борту! Мне, пора.
— Счастливо, оставаться! — Я встал, прощаясь.
— Счастливо — долететь! — Не остался в долгу парень и развернувшись, прошел к выходу.
Татьяна, как тень, скользнула за ним, провожая.
Я, вернулся в кресло и от души — потянулся, прогоняя наваждение, вызванное нашим разговором.
Яркий, верхний свет, в салоне, сменился на приглушенный, от встроенных в стены, светильников.
Длинноногая блондинка, с двумя бокалами и бутылкой шампанского, замерла, напротив меня.
— Мы, еще не взлетели! — Напомнил я.
— А, уже — всё — можно! — Подмигнула девушка.
— А можно — пока, только — девушку? — Размечтался я, любуясь тонкой фигуркой, на фоне нежно голубых огней «мягкого», освещения.
— Можно… Чуть — позже! — Белокурая бестия, поставив бутылку и бокалы на столик, сделала шаг назад, расстегивая форменный пиджак.
Даже той малости освещения, что оставалось, хватило, чтобы понять — под блузкой, кроме горячей девушки — ничего и нет!
Повернувшись ко мне спиной, Танечка, потянула вниз замок молнии, на юбке.
— Вот теперь, мне никто не помешает получить то, что я хочу! — Заявила она, озорно развернувшись на каблуках. — Я — только — начинаю!
Юбка, скользнула с ее обтянутых колготками, ножек, с тихим шорохом.
В каждой женщине, одновременно таится и львица и — корова.
Кого вытащит женщина, в следующее мгновение, по-моему, не знает даже она сама.
Сейчас, передо мной стояла — львица!
— Хороша! — Подался я вперед, в надежде дотянуться.
— Сиди, смирно! — Приказала львица, начиная стягивать с себя, колготки.
— Сидеть смирно?! — Удивился я. — Тогда, тащи, Лукьяненко!
7
— Мистер Тобольскии… Вы, заставляете, меня, нервничать… — Мой личный гид — переводчик, устало опустил свою кучку костей на кресло, в моём номере. — Может быть…
— Хан, — я закрыл крышку ноутбука, пряча от его глаз, открытые файлы. — Если нервничаешь — расслабься! Через девять дней, ты будешь водить другого, туриста, на котором, Твои бедные нервы — успокоятся!
— Скажите правду, мистер Тобольскии, вы, уже были, в моей стране? — Переводчик тяжело вздохнул, ожидая ответа..
— Нет! — Рассмеялся я, наливая себе, гранатовый сок. — Не был!
— Вам — скучно, что Вы, второй день, сидите за своим ноутбуком?
— Хан, работа имеет свойство накапливаться… Особенно, если ты — отдыхаешь… — Скривился я.
Гранатовый сок — моя слабость — в этой стране имел неожиданно приторно — сладкий вкус, к которому я никак не мог привыкнуть.
— Может быть, Вы были, в соседней Индии? — Снова начал интересоваться, Хан.
— Не припомню… — Помотал я головой. — А, с чего — расспросы?
— Вы, не едите — мясо. Не употребляете — алкоголь… — Хан начал перечислять мои странности. — Вы — вегетариянец?
— Правильно говорить — «вегетарианец», или — «веган»… — Поправил я своего переводчика. — Нет.
— Может быть…
— Хан, хватит гадать! — Не выдержал я. — Надоело! То, что я такой вежливый и спокойный, совершенно не означает, что я — вежливый и спокойный… Я — отдыхаю! Просто, не мешай мне…
— Но, неужели Вам, не интересна самобытная культура, моей Родины?!
— Нет. — Коротенькое слово, повергло моего переводчика в тихий ступор.
— Почему?! — Хан, обиженно засопел.
— По моим наблюдениям, народ начинает кичится своим прошлым, тогда, когда понимает, что ничего не сделал, для своего будущего…В первые же два дня, я наблюдал именно это. Для меня — ничего, нового… — Я с удобством расположился в кресле, отдернув новые, белые брюки. — Вас, старательно прессуют, со всех сторон… А вы… Не прессуетесь…
Глаза Хана, яростно сверкнули.