Дни затмения

Переписки много. Нахожу скучным сидеть целый день, а телеграммы иногда бывают такие, что ответ нужен немедленно. Поэтому хочу взять себе в помощь еще какого-нибудь младотурка. Советуюсь с Якубовичем и Тумановым. Решаем на Туган-Барановском, но он в Главном управлении Генерального штаба, и мы предвидим противодействие со стороны Аверьянова, после Поливановской комиссии возненавидевшего всех младотурок. Заручаюсь благословением Гучкова, пообещав «дипломатически» устроить с его начальством, и отправляюсь к Аверьянову.

Приходится выдержать страшную бурю: Аверьянов с криком возмущается на всю ныне создавшуюся систему назначений и доходит до того, что, топая ногами, заявляет: «Как же Вы не понимаете, что самое Ваше присутствие в моем кабинете по такому делу — для меня оскорбление. Но, все равно, очевидно, будет по-Вашему, поэтому берите Туган-Барановского». Благодарю и ухожу, а на следующий день Аверьянов, встретив меня у Гучкова на лестнице, подходит ко мне и старается замазать инцидент.

Приходит телеграмма за подписью команды связи Туземной дивизии с обвинением Багратиона и всего начальства в приверженности к старому режиму. Докладываю, но прошу Гучкова оставить дело мне и посылаю частную телеграмму Багратиону с предупреждением.

Однажды адъютант Гучкова, Капнист[75], ловит меня и сообщает: «Завтра едем на фронт. Министр просит Вас ехать с ним». Ладно. На Варшавском вокзале вечером 11-го марта прицеплен к поезду вагон военного министра. В вагоне помещаются Гучков с женой, два адъютанта, Капнист и Любомиров, да я, фельдъегерь и писарь с машинкой. Отплываем. В салоне портреты Царя и Царицы. Приходится не без труда их вывинтить из стены…

Оказывается, Гучков едет прямо в Ригу к своему старому другу Радко-Дмитриеву[76]. Спрашиваю, не будет ли остановки в Пскове, у Рузского[77]. Оказывается — нет. Жалко. Не совсем, по-моему, удобно ехать в штаб армии, минуя штаб фронта. Наверно будут обиды, но Гучков хочет начать снизу и остановиться в Пскове на обратном пути.

На всякий случай встаю в 7 часов утра, когда подъезжаем к Пскову. Весь вагон спит. Хорошо сделал. — Комендант, согласно полученному приказанию, предупредил штаб о нашем прибытии, и через несколько минут появляется генерал-квартирмейстер Болдырев[78]. Объясняю ему планы Гучкова; он их сообщает по телефону в штаб, а затем решает, что ему лучше ехать с нами. Забираю его в наш вагон. Угощаю чаем. Беседуем. Светлая голова.

Приходит Гучков, Болдырев рассказывает про политику и стратегию: внутреннее состояние в Риге ничего себе, ибо Радко, искушенный в политических переворотах на своей родине, приноравливается. В Двинске плохо (бедный Драгомиров[79]), а у Литвинова[80] спокойно, ибо его армия в таких болотах, что до них революция не дошла. Что касается стратегии, то приготовляется удар у Двинска, согласно общему плану с союзниками, но как он выйдет, неизвестно при усиливающейся разрухе в армии.

День проходит в беседе с лицами, появляющимися из вагона 2-го класса, к нам прицепленного, куда, между прочим, я засунул милейшего Вильтона, корреспондента Times’a, с которым у нас отличные отношения.

На всех вокзалах почетные караулы и толпы народа. Гучков всюду выходит и говорит речи, а на перегонах жена его укладывает в компрессы — по-видимому, сердце у него сдает. Еще бы.

С наступлением темноты достигаем Риги. На вокзале толпы народа. Почетный караул — от Финляндского драгунского полка, на штандарте красный бант. Трубачи играют Марсельезу. Встречает Радко-Дмитриев. Речи. «Ура». Забираемся в автомобили. Едем к Радко ужинать; по улицам посты конных драгун. Все волнуются, ибо есть сведения о готовящемся покушении на Гучкова.

За ужином собирается больше 20 человек. Встречаю знакомых — Раевского[81], Меликова[82], товарищей по Генеральному штабу. Всех увеселяют члены Думы, Ефремов[83] и особенно хохол (фамилии не помню), рассказывающий про свои похождения на фронте (всюду посланы члены Думы попарно, вразумлять воинство). Оба очень горды медалями за храбрость, пожалованными Радко-Дмитриевым. Гучков тоже в ударе: рассказывает потрясающие анекдоты про сумасшествие Протопопова.

Хозяин произносит краткий, но прочувствованный тост в честь Гучкова. Сей последний отвечает. После ужина ведем беседу с членами Думы, высказывающими всякие пожелания из фронтовых впечатлений: о солдатском жаловании, о георгиевских крестах и т. д. Я все записываю для внесения в Поливановскую комиссию. Спим в вагоне. Доказываю Гучкову необходимость повидать двух других командующих армиями, а то обидятся. Соглашается. Посылаем телеграммы, приглашая в Псков для свидания на обратном пути.

Утром едем опять к Радко. Совещание со штабом сначала о стратегии, причем Радко оптимистичен относительно своего фронта, если моряки не подведут на морском фланге, но мрачен относительно тыла (путей сообщений и укреплений).