Дни затмения

Я считаю, что мое положение не совсем корректно: нельзя сидеть у Гучкова за пазухой, а по ночам бегать на конфиденциальные свидания с другими министрами. Поэтому утром на докладе рассказываю Гучкову в двух словах о происшествии. Он улыбается и говорит, что если Керенский желает ближе знать военные дела, то он, Гучков, против этого ничего не имеет. Чем больше он будет знать, тем это будет для него полезнее (не без ехидства).

Гучков собирается ехать в Ставку и просит меня ехать с ним, но я доказываю, что сие нежелательно, ибо мое присутствие всюду около него создает некрасивое впечатление, что я его любимчик (уже теперь все ко мне лезут за протекциями), мне очень трудно доказывать, что я ни при чем. Кроме того, достаточно извелись генералы Северного фронта на мое постоянное присутствие на совещаниях. В Ставке будет хуже. После некоторого колебания Гучков соглашается. Я его начиняю некоторыми сведениями о Ставке. Гучков уезжает. За него остается Маниковский^{91}. Организация такова: у министра два помощника: Новицкий^{92} по делам Главного штаба и Главного управления Генерального штаба, и Маниковский — по всем довольствующим учреждениям. Последний, как старший, заменяет его в случае отсутствия. — Замечательно симпатичный и толковый человек. Мои бумажки подписывает беспрекословно, так как у меня уже выработаны трафареты на все случаи жизни. Раз Маниковский за мной посылает, чтобы я ему помог разобраться с английской военной миссией. Он ни слова не знает по-английски и мало по-французски, а когда дело доходит до техники всяких поставок, то запутывается окончательно. Исполняю роль переводчика, к удовольствию обеих сторон.

Новицкий занимается сочинением проектов реформ в Главном штабе и Главном управлении Генерального штаба, особенно по части сокращения переписки, доказывая, что вопросы, решаемые в низших инстанциях, не должны иметь следа в высшей. — Например, Главный штаб не должен хранить следов прохождения службы офицеров. Дело должно кончаться в полку и дивизии. Прекрасно. Но, если Главный штаб не будет проверять, какая поднимется оргия жульничества с производствами, наградами и цензами.

Возвращается Гучков. Оказывается, среди строевого генералитета предстоит жестокая чистка^{93}. Гучков показывает мне свою «мерзавку», с заключениями которой, оказывается, Алексеев вполне согласен. Система мерзавки следующая: выписаны фамилии всех корпусных командиров и начальников дивизий, с 6-ю графами, причем первые пять заполняются оценками, данными различными Тучковскими собеседниками, пользующимися его доверием, а в последней графе делается общий вывод по большинству голосов. Оценок три: «достоин выдвижения», «может остаться», «подлежит изгнанию». Просматриваю тех, кого знаю, т. е. кавалерийское начальство, пехотное на Галицийском и Румынском фронтах и ищу случайно известных мне по службе в других местах. В общем, картина получается довольно верная. Прошу Гучкова исправить одну явную для меня ошибку. Крылов^{94} в 1-м разряде, Белькович^{95} — во 2-м. Говорю, что наоборот. Вижу, что у Багратиона отметки скверные. Гучков меня спрашивает: «А когда вы будете произведены в генералы?» Говорю, что по георгиевскому статусу, — уже 15 февраля выслужил срок. Гучков говорит: «Потолкуйте с Архангельским, нельзя ли это устроить». Затем Гучков показывает мне интереснейшую папку, с которой он едет в заседание Временного Правительства. Ожидая вопроса о смене Главнокомандующего, Гучков запросил всех командующих армиями и фронтами их мнение. Кроме одного отрицательного и одного воздержавшегося, все, конечно, стоят за Алексеева. До крайности забавны редакции телеграмм, показывающие характерные особенности писавших. Этим непобедимым козырем Гучков раздавил комбинацию Керенский — Брусилов. Ловко.

Заезжаю к Архангельскому потолковать о генеральстве. Он говорит, что, если я, как временно состоящий при министре, подам ему рапорт и с его резолюцией доставлю в Главный штаб, то после этого будут запрошены начальник дивизии, штаб фронта и Ставка, а после их согласия сейчас же отдан приказ. Словом, в неделю — дней 10 будет сделано. На следующий день подаю Гучкову рапорт и объясняю, в чем дело, а он меня вдруг спрашивает: «Не хотите ли принять 9-ю кавалерийскую дивизию?» Отвечаю, что благодарен за честь, но что не хочу покидать туземцев. Если, судя по мерзавке, Багратион будет сменен, то естественней мне получить свою же дивизию, где я знаю всех, где командиры полков приятели, а если Багратион останется, то я вполне доволен остаться при нем начальником штаба. Гучков говорит: «Хорошо, я поеду на Юго-Западный фронт и поговорю с Брусиловым». Уже на Северном и Западном фронтах чистка идет: вышибают более 100 генералов.

Гучков 27-го марта едет вторично в Ставку. На этот раз еду с ним.