Дни затмения

С Советом мало-помалу у меня устанавливаются дружелюбные отношения: с Чхеидзе^{131} впервые встречаюсь на довольно оригинальной церемонии отправки знамени Сосненскому полку от социал-демократической партии. Для этой комедии наряжаю роту преображенцев к Думе, даю отдельный вагон для депутации и караула со знаменем, для путешествия на фронт. При выносе знамени из Думы Чхеидзе говорит горячую речь, доказывая, что Россия показала всему миру возможность социальной революции, но что теперь нужно эту революцию спасти от анархии, что сие знамя является символом, около которого должны сплотиться и т. д. и т. д. Но видно, что он сам далеко не убежден, что волну анархии удастся остановить. После этого случая мне несколько раз приходится бывать в заседаниях Совета под его председательством, и мне скорее было его жалко, видя, как его надежды на социальный рай после революции постепенно разбиваются в прах.

Первый мой успех с Советом заключается в следующем: во времена Корнилова Совет сделал распоряжение, чтобы войска не выходили из казарм по приказанию главнокомандующего без санкции Совета. Доказываю всю абсурдность такого положения, и добиваюсь того, что Чхеидзе пишет бумажку, на основании которой войска должны беспрекословно выходить куда угодно, по моему приказанию, так как я нахожусь в постоянной связи с Советом. Со своей стороны, обязуюсь не предпринимать никаких военных операций, не вызвав предварительно в штаб двух дежурных представителей Совета. Записываю номера телефонов, а бумажку за подписью Чхеидзе литографирую и приказываю вывесить во всех казармах. Считаю, что моя примирительная тактика с Советом — единственный правильный исход, ибо если я буду с ним ссориться, это только увеличит беспорядок. Если же я с их поддержкой пущу корни, то потом, обосновавшись крепко в солдатских умах, смогу, быть может, немного распустить крылья.

Вторая победа была одержана в вопросе о наряде войск. — После распадения Военной комиссии Государственной Думы отдел наряда войск с Паршиным во главе остался в Тавриде, и Совет, желая иметь свой глаз в этом деле, ни за что не соглашается передать распоряжение нарядами в строевое отделение штаба, как при нормальных условиях должно было бы быть. Наконец, нахожу компромисс и добиваюсь переселения Паршина со всей его канцелярией ко мне в штаб, где поселяю его в бывшей квартире графа Ностица^{132}, недалеко от моего кабинета.

Третья победа заключается в том, что Совет, в конце концов, организует солдатское совещание при мне, хотя не в той форме, как мне хотелось, т. е. не прямым выбором из частей, а назначением из числа «советчиков». Однако же состав совещания довольно удовлетворительный. Собираемся раза три в неделю для разглагольствований. Свои приказы иногда даю на предварительное обсуждение, иногда разъясняю post factum. Публике известно, что в штабе есть солдатское совещание (именуемое Балабиным парламентом главнокомандующего), а потому подозрения штаба в контрреволюционности должны разоряться. Часто извлекаю из парламента полезные сведения о настроениях в Совете и в войсках, и реже мне приходится ездить в Совет выяснять недоразумения, хотя я люблю иногда покалякать в этом учреждении, где меня именуют «Товарищ Главнокомандующий», что всегда мне напоминает митинг в еврейском местечке в Бессарабии, где оратор в солдатской форме, взойдя на трибуну, начал свою речь так: «Товарищи евреи-дезертиры»… (Факт).

Но есть одна категория товарищей, про которых я слышать не могу, это — «товарищи сорокалетние». Нужно заметить, что по армии прошел слух, что всех солдат старше 40 лет отпустят домой, да какая-то агитация в этом смысле пошла из Совета. И вот 40-летние начали дезертировать и являться в столицы с требованием о том, чтобы их на законном основании уволили. Поселились они лагерем на Семеновском плацу, разбились на роты, основали собственную республику, начали сначала посылать повсюду депутации, но потерпев неудачу, стали устраивать огромные шествия, более 50-ти рот. Чернов^{133} их обнадежил. Керенский с яростью прогнал. Я начал их морить голодом, прекратив отпуск у воинского начальника всякого для них пропитания, но оказалось, что их республика может жить самостоятельно на заработки от торговли папиросами, от ношения багажа на вокзалах и проч.