Дни

Ах, мамочка, как бы мне хотелось, чтобы ты увидела все это вместе со мной. Здесь так чудесно – гораздо чудеснее, чем мы с тобой воображали!

Такова была первая мысль Линды, когда она прошла сквозь арку и попала в «Шелка». Блестящие драпировки и длинные полосы материи, ниспадающие со всех сторон, и образованные ими ряды напоминают огромный, лабиринтоподобный шатер сказочного шейха. Оглядываясь вокруг, Линда почувствовала, как ее досада на Гордона мгновенно улетучилась, сменившись безмятежным, почти гипнотически-блаженным состоянием.

Через час (и восемь отделов) Линда по-прежнему чувствует, что не идет, а будто бы плывет. Все выглядит не вполне настоящим, все кажется более ярким и красочным, чем обычно, и в то же время более расплывчатым и в некотором роде нематериальным. Наполовину поверив в то, что весь магазин, со всеми товарами и людьми впридачу, соткан из дыма, Линда боится дотрагиваться до предметов – чтобы те не дрогнули и не сгинули, а весь этот морок не рассеялся, поэтому она ни к чему не прикасается, а просто разглядывает. И память сохраняет все, о чем докладывает ей зрение.

Персидские и армянские ковры свисают мягкими рядами, как листы гигантского вручную раскрашенного манускрипта. Рулоны материала для штор и тканей для обивки громоздятся в виде зиккуратов, касающихся вершинами четырнадцатиметровых потолков. Нескончаемая с виду анфилада кухонь, ведущих одна в другую, как разноцветные комнаты в рассказе Эдгара Аллана По.[9] Обои – ситцевые, хлопчатобумажные, фотообои, толстые рельефные, обычные. И постоянное любезное внимание со стороны продавцов и консультантов: «Могу я вам помочь, мадам?» «Хотите что-нибудь поближе посмотреть, мадам?» «Не желает ли мадам взглянуть на…?» «Не хочет ли мадам примерить…?»

«Мадам»! За всю жизнь Линда не припомнит, чтобы к ней так обращались, – разве что отец, когда хотел поглумиться, и все, что он говорил, пронизывал злобный сарказм. Однако эти «мадам» звучат искренне и почтительно; то же самое относится и к «сэрам», летящим в сторону Гордона. Кажется, будто персоналу «Дней» действительно приятно обслуживать покупателей, и совершенно неважно, что она вежливо отклоняет их предложения о помощи, – поскольку, ни на йоту не теряя вежливости, они приносят извинения за беспокойство и желают удачного дня и приятных покупок.

Она могла бы провести здесь всю оставшуюся жизнь. Несметное множество земных благ, выставленных на обозрение, почтение, которое ей автоматически оказывается, и ощущение, что ты вроде как на равной ноге с богатейшими и могущественнейшими людьми в стране, создают ощущение, что мир по ту сторону магазинных стен – грубая и жестокая дешевка. В «Днях» есть утонченность и упорядоченность, каких не найти больше нигде в городе. Линда какой-то частицей души поняла, что ее место – здесь, внутри, а не там, снаружи, и теперь чувствует, что наконец-то обрела мирное пристанище, испытывает ликование птицы, приземлившейся после долгого и трудного полета.

Даже когда в десять часов объявили о распродаже, Линда с приятным удивлением заметила, что в том, как несколько покупателей совсем рядом с ней развернулись и устремились к ближайшему лифту или эскалатору, не было ничего безумного либо агрессивного. Они вовсе не казались разъяренным сбродом, как утверждалось в сплетнях и кривотолках. Скорее они мобилизовались подобно бойцам на поле брани, словно пребывали в состоянии постоянной готовности к таким моментам. Это произвело на Линду большое впечатление, и она подумала, что наступит время, когда она тоже освоится с планировкой магазина и будет уверенно принимать столь же быстрые и взвешенные решения. Наверняка это случится очень скоро.

Она уже начала думать, что напрасно послушалась таксиста и приобрела у него перцовую жидкость. Пока, судя по всему увиденному, «Дни» вовсе не выглядели опасным местом. Напротив, Линда чувствовала себя здесь безопаснее и уютнее, чем где бы то ни было.

Если и есть ложка дегтя в бочке меда, то совсем крошечная, хотя и ощутимая: это ее муж.

И не то чтобы он сказал за последний час что-то такое, что ее раздосадовало. Дело скорее в том, что он не сказал совсем ничего – несмотря на ее старательные попытки завязать с ним беседу. Она спрашивала, какого он мнения о всяких полочках, о подставке для специй, о рамочке для фотографий из черепахового панциря – словом, о вещах, имеющих отношение к дому, к жилому пространству, которое он с ней делит, о вещах, которыми он должен был бы интересоваться, – и что же она слышала в ответ? В лучшем случае – односложное бормотанье, в худшем – какое-то мычанье. Он плелся за ней из одного отдела в другой, как старый, сбивший лапы пес на поводке. От теплившегося в нем час назад энтузиазма не осталось и следа, тогда как она, Линда, по-прежнему была бодра и полна энергии. Вот доказательство (словно оно ей требовалось), что мужчины начисто лишены страсти к покупкам.