ДНК гения

А они явно учитывают присутствие в зале многочисленных представителей СМИ и работают на публику, формируя и подогревая общественное мнение.

Еще одна свидетельница – соседка по дому – в красках рассказывает, как трудно приходилось Наталье Горловой, которая растила дочку одна, целыми днями пропадала на работе и еще была активисткой домового комитета.

– Я-то спрашивала ее, конечно, почему же отец Анечки им не помогает, может, умер уже, иначе хоть алименты присылал бы, а он же им никогда ни гроша не отправил, я бы видела извещения о переводах у Наташки в почтовом ящике, он с моим по соседству и тоже снизу в дырочку, – тарахтит свидетельница, откровенно радуясь возможности выговориться.

Эта словоохотливая круглолицая бабуля в шляпке, которую она не сняла и в зале суда, была бы очень уместна на лавочке у дома. Мне думается, что в суд она прямо с лавочки и пришла, прихватив с собой в качестве группы поддержки еще пару товарок, таких же любопытных говорливых бабусь – они поддерживают ее с мест, кивая и приговаривая: «Молодец, Семеновна, все правильно говоришь».

– Но Наташка-то девка гордая была, вроде и общительная, и вежливая, а про себя слова лишнего не скажет, все выспрашивать надо, выглядывать да додумывать, – простодушно рассекречивает свои методы сбора информации разговорчивая свидетельница. – И про отца своей дочки говорила коротко: «Далеко он», ну, мы и решили, что Анькин папка, должно быть, сидит. А он вона где был, аж во Франции! Мог бы, конечно, и помочь родной кровиночке, не обеднел бы, вертихвост…

«Вертихвоста» журналисты фиксируют с особым удовольствием. Робиком великого Гуреева и в этом зале, и на ток-шоу уже называли, а вертихвостом определили впервые. Слово хорошое, сочное. Я тоже про себя повторяю: «вертихвост» – и мысленно улыбаюсь.

Потом юристы Горловой просят приобщить к делу пухлую карточку из детской поликлиники. Это доказательство того, что растить дочку Анечку маме Наталье было и трудно, и дорого: в раннем детстве девочка часто болела.

В карточке предусмотрительно оставлены закладки, и юристы ловко перелистывают страницы, перечисляя диагнозы.

Я тоже одна растила дочь (уверена, адвокаты учитывают это обстоятельство) и не могу не посочувствовать Наталье Горловой. Ох и набегалась она по врачам, ох и раскошелилась на лечение дочки!

У новорожденной крошки Анечки была «желтуха», которая держалась до месяца, внезапные судороги и проблемы с глотательно-сосательным рефлексом. Отмечалось снижение мышечного тонуса, малышка медленно набирала вес и весь первый год проходила курс коррекции тонуса мышц, включающий массаж и гимнастику. Потом были бесконечные простудные заболевания со всеми возможными последствиями в ассортименте. Астма – ее удалось вылечить в столичном грудном центре. Рахит – его получилось одолеть с помощью витаминов и усиленного питания, у взрослой Анны и намека на кривизну ножек не осталось. Аллергия – с ней Аня научилась жить. Вегето-сосудистая дистония, близорукость, гастрит…

В зале недовольно ропщут, бабульки из группы поддержки свидетельницы Семеновны воинственно потрясают кулачками и постукивают палками. Думаю, будь Роберт Гуреев еще жив и явись он к нам сейчас, старушки-активистки задали бы ему жару…

– Позвольте? – Я беру медкарту Ани Горловой.

Изначально она была размером с четвертушку обычной школьной тетради, но за годы бесконечных походов по врачам в нее напихали столько бумажек, что теперь медицинская карта больше напоминает затрепанную книжку – стандартный «покет-бук» в мягком переплете.

Чего там только нет! Желтые квиточки с результатами анализов, длинные красноклетчатые ленты кардиограмм, сложенные вдвое и добросовестно подклеенные, подшитые или пришпиленные листы с заключениями врачей-экспертов…

Как она вообще сохранилась в таком полном виде, эта медкарта? Сашкину карточку в нашей детской поликлинике заводили и снова теряли раз пять, пока я не додумалась ксерокопировать каждую новую запись и сохранять дубликат у себя дома, не доверяя это дело регистратуре медицинского учреждения…

Машинально перелистывая удивительно представительную медкарту, я задерживаю взгляд на указании пола, веса, роста новорожденной.

Кстати, да, дата рождения та же самая, что и в документах, только максимально точная, с указанием еще и времени: 23 часа 10 минут. Пол, ясное дело, женский, вес 1900 граммов, рост 38 см… Стоп! А почему так мало?

Я хорошо помню Сашкины данные на такой же бирке: вес 3600, рост 51.

– Минутку! – жестом я останавливаю продолжающего что-то говорить адвоката.

Вот это да! Похоже, у нас тут тот самый редкий случай, когда пол юриста имеет значение!

Я столько раз сталкивалась с дискриминацией по половому признаку (хотя официально такого явления у нас, конечно же, не существует), что крепко усвоила: чтобы женщине-юристу добиться признания на профессиональном поприще, она как специалист должна быть на порядок сильнее, чем ее коллега-мужчина. Хотя у женщин есть специфический опыт, которого мужчины, особенно молодые, лишены, и иногда это бывает важно.