Днк, или Верни моего ребёнка!

Ника всхлипнула, поджала под себя ноги, как испуганный зверёк и зашептала:

— Господи… Господи… Господи…

Она закрыла рот обеими ладонями и яростно замотала головой.

— Не время катать истерику и убиваться, Ника. Ты полтора года носила эту тяжесть и молчала. У тебя было полно времени оплакать ребёнка и рассказать мне правду. Ты…

Я резко поднялся и сделал несколько шагов.

— Ты забрала чужого ребёнка себе… — сказал я снова сухим и безэмоциональным тоном. — Ты лишила другую женщину счастья материнства и сама не приняла этого ребёнка. Я не понимаю тебя…

Она громко всхлипнула, вскочила на кресло и, балансируя на мягкой подушке, закричала:

— Не понимаешь?! Да!!! Ты ни черта не понимаешь!!! Потому что этот ребёнок был ниточкой, которая связывала меня с тобой!!! Думаешь, я не знаю, что ты хотел со мной развестись?!!! Если бы я тебе рассказала, то навсегда потеряла бы тебя!!!

Она села в кресло, обняла колени и зарыдала в голос.

Тяжесть свалилась мне на плечи, но я знал, что справлюсь с ней и той болью, что принесла в мою жизнь эта страшная и безумная женщина.

— Ты конченная, Ника, — сказал я ледяным тоном. — Ты кричишь и рыдаешь вовсе не о ребёнке, которого потеряла. Рыдая, ты не вымаливаешь у меня прощения. Ты оплакиваешь лишь свой страх потерять меня… Но и это ложь. Ты не меня боялась и боишься потерять, а своё положение и деньги. Только это тебя заботило всегда.

Она замолчала и подняла на меня зарёванное лицо.

— И что? — спросила она вдруг спокойно, но потом снова всхлипнула и слёзы потекли из её глаз. — Разве можно упрекать женщину в том, что она желает хорошо и безопасно жить?

Ника встала с кресла, и сделал шаг мне навстречу. Она тронула меня за плечо и заговорила тихим и сдавленным голосом:

— Дима… Я рожу тебе другого ребёнка, и он будет жив, обещаю…

Резко откинул её руку и процедил:

— Ты говоришь страшные слова, Ника… И самое отвратительное то, что ты даже не осознаёшь своей вины. Повторяю – ты конченная дрянь и я не желаю иметь с тобой ничего общего. Ты больше не моя жена. Завтра же я организую наш развод.

— НЕТ! НЕ-Е-Е-ЕТ! — заверещала она сиреной и вцепилась в меня словно клещ. — НЕ ПУЩУ! ТЫ НЕ ПОСМЕЕШЬ!!!

Стряхнул её с себя и процедил:

— Квартира останется на тебе. На этом всё. Прощай, сука.

— Дима-а-а-а-а! Не надо!!! Не смей или ты пожалеешь! Слышишь?!

Обернулся и сказал:

— Не стоит кидаться угрожающими словами, Ника. Лучше просто действуй, чтобы у меня были развязаны руки.

Дмитрий

Вернулся домой в прескверном настроении.

Хотелось ломать и крушить всё вокруг!

Не мог осознать и принять, что мой сын, моя кровь и плоть, на самом деле мёртв. Эта страшная трагедия никак не укладывалась в голове.

Рывком содрал с себя галстук и бросил на диван.

Опустился в кресло и уронил голову в ладони.

Сжал пальцами виски и застонал.

«Боже… Как же мерзко на душе…»

«Ника, проклятая женщина, зачем… зачем ты обманула? Почему не призналась?»

Выпрямился и как наяву увидел лицо той несчастной женщины, которая выяснила, что мой сын – это её сын.

Тряхнул головой и вдруг услышал плач ребёнка.

— Филипп, — вздохнул и горько улыбнулся.

Направился в детскую.

Малыш стоял на ножках в кроватке и держался ручками за бортики.

Он плакал, крутил головой и отмахивался от няни.

— Дмитрий Мстиславович, добрый вечер, — произнесла Марта. — Сегодня он весь день капризничает и ничего не хочет: не играть, не кушать нормально, не гулять… На первый взгляд, по здоровью у Филиппа всё хорошо…

Я подошёл ближе и склонился над своим малышом.

— Па-па! Па-па! — повторял Филипп, протягивая ко мне свои маленькие пухлые ручки.

Несмотря на всю серьезность ситуации, я невольно улыбнулся.

— Папа здесь, мой сынок, — пробормотал я.

Взял сына на руки и прижал его к своей груди. Поцеловал его светлые локоны и свободной рукой погладил сильную упругую спинку.

Малыш тут же перестал хныкать.

— Всё хорошо, мой родной, — сказал я негромко, продолжая гладить его по спинке.

Филипп сразу дал ясно понять, что я ему нужен, и больше никто. Он крепко вцепился в меня и тут же утих, только чуть-чуть икал. Я ощутил сильный прилив нежности к мальчику, что все сомнения мгновенно отпали: я чётко понял, что никогда не смогу отдать ребёнка. Никому.

И плевать, что это несправедливо. Плевать, что я косвенно разрушил чью-то жизнь. Это мой сын Мой Филипп. И он носит моё имя – Северский.

Я глядел на покрасневшее личико своего сына и тихонько качал на своих руках.

— Бог мой, Дмитрий Мстиславович! Как же вы быстро его успокоили. Вот что значит, настоящая родительская любовь. Дети всё чувствуют, хоть на расстоянии, хоть рядом и этих ангелов никак не обмануть.

Я оторвал взгляд от сына и посмотрел на Марту потемневшим от внезапно возникшего гнева взглядом.

— Может, вы что-то сегодня делали не так? — спросил у неё. — Надеюсь, вы не делали ничего такого, о чём потом можете сильно пожалеть?