ДНК. История генетической революции

Сначала дело поступило в британский суд. Главный судья, его честь Уитфорд, на протяжении большей части разбирательства сидел за объемистой стопкой книг и словно дремал. Ключевой вопрос формулировался так: может ли первая сторона, клонировавшая ген, получить в дальнейшем исключительные права на производство и использование белка. Рассмотрев претензии Genetics Institute и ее инвестора, фармацевтической компании Wellford, судья Уитфорд заключил, что Genentech заслуживает удовлетворения ограниченных притязаний на тот технологический процесс, при помощи которого компания клонировала TPA, но отказал в праве на широкую формулу изобретения, то есть на весь белковый продукт. Genentech подала апелляцию. В Англии при оспаривании столь непростых технологических дел апелляцию рассматривают трое судей-специалистов, которых вводит в курс дела независимый эксперт – в данном случае таковым выступил Сидней Бреннер. Судьи отклонили апелляцию Genentech, согласившись с Genetics Institute, что открытие в данном случае действительно очевидно и патент Genentech недействителен.

В США такие дела рассматривает суд присяжных. Адвокаты Genentech обеспечили такой состав присяжных, чтобы ни у одного из них не было даже среднего специального образования. Следовательно, вопросы, очевидные для ученых или для экспертов-юристов, специализирующихся в научных делах, не были очевидны ни для кого из этих присяжных. Вердикт совета присяжных оказался не в пользу Genetics Institute – они решили, что патентные притязания Genentech на широкую формулу изобретения должны быть удовлетворены. Возможно, это не был звездный час американского правосудия, но тем не менее так был создан прецедент: с тех пор патенты подаются на любую продукцию независимо от того, насколько «очевидна» в ней научная составляющая.

Полагаю, хорошие патенты уравновешивают ситуацию; с их помощью признаются и поощряются инновационные работы и не допускается, чтобы любая работа заимствовалась. Однако к тому же они еще и способствуют развитию технологии доступными способами во имя всеобщего блага. К сожалению, мудрый пример Стэнфорда не всегда берут на вооружение при разработке каждого нового методологического приема при работе с ДНК. Например, полимеразная цепная реакция (ПЦР) – бесценный метод для амплификации и наращивания ДНК. ПЦР, изобретенная в 1983 году в корпорации Cetus (подробнее о ПЦР мы поговорим в главе 7, где речь пойдет о проекте «Геном человека»), быстро превратилась в одну из «рабочих лошадок» молекулярной биологии. Поначалу в коммерческой сфере она применялась куда более ограниченно, чем в науке. Cetus сначала предоставила коммерческую лицензию компании Kodak, а потом продала права на ПЦР за 300 миллионов долларов швейцарскому гиганту Hoffman – LaRoche, занимающейся производством химической, фармацевтической и диагностической продукции. В компании Hoffmann – LaRoche, в свою очередь, решили, что выгоднее будет не продавать лицензии, а максимально увеличить окупаемость патента, став монополистом на ПЦР-диагностику. В рамках такой стратегии компания скупила бизнес, связанный с диагностикой СПИДа. Только с приближением даты истечения патентного срока фирма стала выдавать лицензии на эту технологию – как правило, лицензия доставалась другим крупным диагностическим компаниям, которые могли позволить себе соизмеримо масштабные отчисления для Hoffmann – LaRoche. Чтобы сгенерировать дополнительный источник доходов с этого патента, Hoffmann – LaRoche установила серьезные отчисления для производителей оборудования, при помощи которого выполняется ПЦР. В результате за продажу простого устройства, с которым справятся даже школьники, учебный центр им. Долана по работе с ДНКв Колд-Спринг-Харборе должен отчислять компании 15 % лицензионного вознаграждения за использование патента.