ДНК – не приговор

Тем не менее мы часто применяем такую логику и считаем определенные гены маркерами заболеваний даже в случаях слабых генетических влияний, когда вклад единичных генов минимален. Таково большинство наших личностных качеств и состояний. Они являются результатом совокупного влияния множества разных генов, в свою очередь испытывающих воздействие опыта и эпигенетических процессов. Представление о генах как о переключателях приводит к абсолютно неверным выводам и необоснованным страхам гораздо чаще, нежели корректно отражает действительность.

Раз уж вы сосредоточили свое внимание на масштабах генетических влияний, далее было бы логично привести в соответствие силу эмоциональной реакции и весомость определенного генетического фактора. Тем не менее найти баланс между эмоциональным откликом и существующим генетическим риском – дело не из легких. Это сложно по двум причинам. Во-первых, мыслить категориями вероятности не является врожденным и естественным свойством человека. Во-вторых, мы часто считаем внутренние, сущностные факторы риска неизбежными по своей природе независимо от их силы. Каким бы незначительным ни был «повышенный» риск болезни Паркинсона, когда я думаю о том, что гены делают меня уязвимее перед этим заболеванием или – и того хуже – что я являюсь носителем «гена Паркинсона», то прихожу в ужас. Кажется, моя сущность сама плетет заговор против моего здоровья и благополучия.

Еще одной сложностью при оценке рисков является тот факт, что мы субъективно склонны считать серьезные проблемы более вероятными, нежели небольшие, даже если фактические риски одинаковы[559]. Например, если с 20 %-ной вероятностью завтра в вашей местности пойдет дождь, то вы решите, что, скорее всего, его не будет. В то же время если завтра в вашем районе с вероятностью 20 % ожидают торнадо, то вы насторожитесь и сочтете риск более чем возможным. Опасность смерча заставляет нас больше верить в прогноз, хотя фактически он так же вероятен, как и дождь. Опасные ситуации и состояния, к счастью, редки. Поэтому любая вероятность их возникновения, превышающая ноль (как, например, 2,1 %-ный риск развития у меня болезни Паркинсона), может показаться намного более значительной, чем ее фактическая величина. Несоответствие между субъективной оценкой и реальной возможностью заставляет консультантов по генетическим вопросам, в частности, выступать против того, чтобы клиентам давались точные оценки их генетических рисков. В самом деле, люди часто не могут вспомнить свои показатели в отношении вероятности развития того или иного состояния даже сразу после консультации по результатам расшифровки генома[560]. Один из родоначальников генетического консультирования – Шелдон Рид – утверждает, что многие клиенты «зачастую не проводят никаких различий между одним шансом из четырех и одним шансом из ста. Для них это одно и то же»[561]. Некоторые воспринимают обе эти вероятности следующим образом: «Это может случиться со мной».

Диспропорцию между субъективной обеспокоенностью и фактическими вероятностями обнаруживают и многие консультанты-генетики. Они часто рассматривают любой уровень риска, превышающий 0 %, как заслуживающий внимания. По данным опроса, вероятность в 2 % рождения ребенка с генетическим заболеванием примерно половиной консультантов по генетике оценивалась как «высокая» или даже «очень высокая»[562]. При этом многие заявили, что «не существует допустимого риска»[563]. Независимо от того, относимся ли мы к консультантам или к их клиентам, наши страхи не позволяют нам объективно оценивать фактическую возможность того или иного исхода.