Кивнула, глотая слезы, подворачивая ноги на лестнице, меня волокли под руки. Я от страха даже сопротивляться не могла. Мне казалось я снова в каком-то кошмаре как когда-то очень много лет назад, когда Егор выгнал меня из дома и я так и осталась стоять на улице с сумкой и дочкой на руках.
По коридору шла оборачиваясь назад, в какой-то беспомощности и жалкой надежде, что кто-то увидит, вмешается, а стук каблуков тонул в красной ковровой дорожке, пальцы охранника стискивали мою руку до синяков, дотащил до какой-то двери с серебристыми буквами «ВИП 6» и втолкнул в нее за затылок.
Я с трудом удержала равновесие и на мгновение словно ослепла от неонового луча со светящегося шара под потолком. Позади что-то щелкнуло, и я поняла, что закрыли комнату снаружи. Невольно забарабанила в дверь.
— Выпустите меня! — в истерической попытке подергала ручку.
— Я же говорил, что панель — это твое место. Здравствуй, Аня.
От этого голоса наяву и настолько близко в замкнутом пространстве по коже прошел очень болезненный разряд электричества. И тут же волной едчайшей и неразбавленной ненависти вместе с пониманием. Как же я не поняла сразу кто все это придумал, не поняла чьих рук это дело. Кто загонял меня, словно дичь в свой капкан и ждал, когда я в него попадусь и … я все же попалась. Медленно обернулась, глядя на него из-за спутавшихся и прилипших к заплаканному лицу волос.
— Как и твое среди шлюх.
Сидит в кресле. Хозяин жизни в темном костюме, ноги широко расставлены, руки на спинке и первые пуговицы белой рубашки расстегнуты. В неоновом свете она не просто белая, а светящаяся, как и белки его глаз. Кожа контрастом темная …он всегда был смуглым. К нему загар цеплялся даже зимой.
«— Шумаков, скажи мне — ты ходишь в солярий?
— А ты?
— Что?
— Если ты ходишь, и я хожу. В твой
— Не хожу.
— Я знаю…хочешь пойти?
Пальцы с моими сплетает и в глаза смотрит невыносимо пристально, даже не моргает. Красивые у него глаза. Светлые, нежные…даже взглядом ласкать умеет, а иногда и сжигать в пепел, так что стонать от возбуждения вслух хочется.
— Нет. Я просто спросила. У тебя кожа смуглая.
— Правильно не надо в солярий. Мне нравится, когда ты такая белая. Нравится быть на тебе темным…когда руку на грудь кладу и контраст этот пиз***ц.
— Перестань! Я же о другом говорила.
— Почему? Представила, да? Что представила? Как ласкаю тебя?
— Перестань! Мы же в кафе!
— И что? Оближи губы, Нютааа…»
Как же я любила его тогда. До безумия, до исступления. Нельзя так любить правильно мама говорила. Нужно себя себе оставлять. Не отдаваться всей душой. А сейчас моя ненависть плескалась и выплескивалась наружу. Мне кажется ею пропитался воздух вокруг нас. И у нее даже запах есть. Она воняет сгоревшей проводкой и мне кажется я вся дрожу от нее.
— Как давно ты себя причисляешь к шлюхам? А где же «я не такая я жду трамвая»? Как раньше?
Затянулся сигаретой и усмехнулся зубы сверкнули в полумраке, и он всколыхнул лед в бокале.
— Чего ты хочешь от меня?
— Сейчас или вообще?
Очень сильно работали кондиционеры и мне казалось, что я превращаюсь в кусок льда. Я еще никогда не видела у него такого жуткого выражения лица. Даже когда выгнал меня не смотрел вот с этим ледяным цинизмом, замораживая меня на кристаллы и заставляя бояться. Вдоль позвоночника словно прошлись иглами, вгоняя их под самые кости и заставляя выпрямиться, напрягаясь всем телом.
— Вообще, — очень хрипло.
— Я и сам не знаю. Но точно знаю, чего хочу от тебя сейчас. Иди на сцену, Аня.
Судорожно сглотнула и хочется заорать, броситься на него с кулаками, но меня останавливает этот взгляд, которого раньше я никогда не видела — замерзшая ртуть или иней поверх стального клинка. Отрицательно качнула головой. А он открыл портмоне и достал несколько купюр, положил на стол.
— Тебе ведь нужны деньги?
И я понимаю, чего он добивается — чтоб я доказала своим поведением, что он не ошибся — я шлюха.
«Шлюха! С кем трахалась? С кем, твааарь?! Я убью тебя! Слышишь, мразь? Я тебя убью? С кем, мать твою? Чья она?»
Вздрогнула выныривая из воспоминаний и процедила сквозь зубы:
— Пошел ты!
Склонил голову к плечу, усмехаясь. Вся его былая эмоциональность исчезла и вот эта циничная ухмылка с тяжелым взглядом из-под полуопущенных век заставляла покрываться мурашками и подрагивать.
— Ты отсюда выйдешь только когда станцуешь, Аня. Если на это потребуются сутки — ты будешь стоять на этой сцене сутки. Двое суток — значит двое. Неделя — значит неделя. Без воды, еды и туалета. Тебе ведь надо домой к дочери?
— Ублюдок!
— Так обычно называют детей, рожденных вне брака или от другого мужика? Верно? Я вроде был рожден в браке и от своего отца…МОЯ мать шлюхой не была.
Не договаривает давая мне прочувствовать каждое слово. И то, что спрятано между строк. И у меня щеки полыхают как от ударов…как тогда, когда бил бумагами по лицу, а потом ладонью наотмашь, швырнув мне результаты проклятого теста. И сейчас он меня бил еще раз только уже намного чувствительней потому что просчитал каждый удар.